Фрэнк Норрис - Спрут

— Послушайте, — крикнул Кист, прикрывая за собой дверь, — а где же Губернатор… Вы, оказывается, здесь, Магнус, а я-то вас ищу. Там черт знает что творится. Вам нужно поговорить с людьми. Идемте, вправьте мозги этим негодяям, наемным клеветникам. Они кричат, что вы от них прячетесь.

Но прежде чем Магнус ответил, Гарнетт повернулся к Кисту.

— Вот и мы настаиваем, чтобы он выступил, только он отказывается.

— Да, верно, — закричали в один голос несколько человек из тех, кто окружал Магнуса, — именно об этом мы его и просим.

Кист повернулся к Магнусу.

— Как же так, Губернатор?.. — воскликнул он. — Вы должны им ответить. Почему вы не хотите вывести их на чистую воду?

— Я… я… — Магнус расстегнул воротничок. — Это все ложь. Но я… я не стану… это было бы ниже моего… ниже моего достоинства.

Кист во все глаза смотрел на него. Неужели это был тот самый Магнус — их лидер, гордый, безукоризненно честный, человек несгибаемого мужества, который единым словом своим мог укротить толпу? Неужели он боится прямо взглянуть в лицо наемным клеветникам?

— Ну вот что, — сказал вдруг Гарнетт. — Это действительно ложь? Ведь комиссия была избрана честно?

— Как вы смеете, милостивый государь! — взорвался Магнус. — Как смеете вы задавать мне подобные вопросы, требовать от меня отчета. Прошу вас запомнить, я не потерплю, чтобы…

— Э, бросьте! — перебил его кто-то. — Нас, Деррик, не запугаешь! Такого рода разговор был хорош когда-то, но не теперь. Мы желаем знать — да или нет?

Все! Он безвозвратно утратил способность повелевать, былое умение подчинять себе людей. Фундамент, на котором держалась его власть, рухнул. Давно уже пошатнулся. Он разрушил его своими руками. И вот утратил авторитет. Стоит ли и дальше притворяться? Ведь они же по глазам видят, что он лжет, слышат это по голосу! Продолжать ломать комедию? Но это же глупо! Он потерпел крах. Обанкротился! Нет больше Хэррена. Скоро не будет и ранчо. Деньги он потерял… Лаймен?.. лучше бы он тоже умер. Честь его запятнана. В жестокой борьбе погибло все, что было ему дорого. Не осталось ничего. И внезапно последние остатки оболочки, скрывавшей его истинную суть и сохранявшейся на удивление долго, разом спали с него.

— Комиссия была избрана честно? — настаивал Гарнетт. — Делегаты… Подкупили вы их или нет?

— В тот момент мы не могли быть слишком разборчивы в средствах, — с запинкой произнес Магнус. — Другого выхода не было… — И, собравшись с силами, закончил: — Да, я дал им по две тысячи каждому.

— Черт возьми! Вот же гадость! — воскликнул Кист, опускаясь на ветхую кушетку.

Наступило долгое молчание. Мучительный стыд охватил всех, кто находился в комнате, люди не знали, что сказать, куда девать глаза. Гарнетт, старательно делая вид, что не видит в происшедшем ничего из ряда вон выходящего, пробормотал:

— Понимаю. Именно это я и хотел выяснить. Да, теперь я понимаю…

— Ну что ж, — сказал Геттингс, — я, кажется, пошел домой.

Все зашевелились. И по одному стали продвигаться к дверям. Последним уходил Кист. Перед отходом он подошел к Магнусу и пожал его безжизненную руку.

— До свиданья, Губернатор, — сказал он. — Я на днях заеду к вам. Не падайте духом. Со временем все уладится. До скорого!

Он вышел, затворив за собой дверь.

Магнус Деррик еще долго оставался в артистической уборной. Он сидел в единственном кресле, глядя на свое отражение в треснувшем зеркале, которое долгие годы отражало лишь размалеванные личики субреток, дыша воздухом, пропахшим дешевыми духами и затхлой рисовой пудрой.

Пришел конец, крах всему! В течение стольких лет он не замарал себя ничем, был безупречно честен в своей борьбе, а жизнь ему выпало закончить здесь — в уборной провинциальной актрисы: сын его убит, обман, на который он пошел, выплыл наружу, друзья отвернулись от него, и остался он один — старый, конченый человек, опозоренный и обесславленный.

Вечером того дня Боннвиль пережил еще одно потрясение. В половине седьмого, когда Берман, который жил на окраине города в особняке, стоявшем в дубовой рощице, садился ужинать, в окно его столовой бросили бомбу. Она упала на пороге двери, которая вела в коридор, и взорвалась. Столовая была разрушена, все окна в доме выбиты. Сам Берман каким-то чудом остался жив и невредим.

В самом начале июля, приблизительно через месяц после сражения у оросительного канала и митинга в Боннвиле, Сидерквист, просматривавший как-то днем очередную почту у себя в кабинете в сан-францисской конторе, был приятно удивлен неожиданным появлением Пресли.