— Слово сорвалось у меня нечаянно, право же я этого не думала,— возразила Кэт.
— Надеюсь,— сказал Ральф.
— Дядя, а мой вопрос — вы на него не ответили.
— Нечто в этом роде я предвидел,— сказал Ральф,— и, хотя я, заметьте, решительно не согласен, тем не менее я об этом позаботился. Я говорил о вас как о приходящей работнице, стало быть каждый вечер вы будете возвращаться в свой дом, который может быть скромным.
Это было утешительно. Кэт излила свою благодарность, которую Ральф принял так, словно целиком ее заслужил за проявленное внимание, и они без дальнейших разговоров подошли к дверям модистки, к которым вела изящная лестница и где красовались на большой табличке фамилия и название профессии мадам Манталини. При доме был магазин, но его сдавали торговцу импортным розовым маслом. Салон мадам Манталини помещался во втором этаже — факт, о котором извещали аристократических покупателей выставленные в окнах с красивыми гардинами две-три элегантные шляпки самого модного фасона и несколько дорогих платьев безупречнейшего вкуса.
Дверь открыл ливрейный лакей и в ответ на вопрос Ральфа, дома ли мадам Манталини, повел их через красивый холл и дальше по широкой лестнице в салон мадам, состоявший из двух просторных комнат, где были выставлены в бесконечном разнообразии великолепные платья и ткани: одни надеты на манекены, другие небрежно брошены на диваны, а иные разбросаны на ковре, повешены на трюмо или расположены как-нибудь иначе, на богатой мебели всевозможных стилей, которая здесь была расставлена в избытке.
Они ждали гораздо дольше, чем хотелось бы мистеру Ральфу Никльби, который без всякого интереса взирал на окружавшую его мишуру и собирался уже позвонить, когда какой-то джентльмен внезапно просунул голову в комнату и, увидев, что тут кто-то есть, так же внезапно убрал ее обратно.
— Эй, послушайте! — крикнул Ральф.— Кто там?
При звуке голоса Ральфа голова появилась снова, а рот с очень длинным рядом очень белых зубов жеманно произнес слова:
— Черт возьми! Как! Это Никльби! Ах, черт возьми!
Издав эти восклицания, джентльмен приблизился и с большой горячностью пожал руку Ральфу.
На нем был ярко расцвеченный халат, жилет и турецкие шаровары того же рисунка, розовый шелковый шейный платок и ярко-зеленые туфли, а вокруг талии обвита очень длинная часовая цепочка. Вдобавок у него были бакенбарды и усы, выкрашенные черной краской и элегантно завитые.
— Черт возьми, уж не хотите ли вы сказать, что я вам нужен? А, черт возьми? — сказал этот джентльмен, хлопая по плечу Ральфа.
— Еще нет,— саркастически отозвался Ральф.
— Ха-ха! Черт возьми! — воскликнул джентльмен и, повернувшись на каблуках, чтобы посмеяться с большой грацией, очутился лицом к лицу с Кэт Никльби, стоявшей тут же.
— Моя племянница,— сказал Ральф.
— Вспоминаю! — сказал джентльмен, стукнув себя по носу согнутым пальцем, словно в наказание за свою забывчивость.— Черт возьми, вспоминаю, зачем вы пришли. Пройдите сюда, Никльби. Дорогая моя, не угодно ли вам следовать за мной? Ха-ха! Все они следуют за мной, Никльби. Всегда следовали, черт возьми, всегда!
Дав таким образом волю своему игривому воображению, джентльмен повел их на третий этаж в гостиную, меблированную, пожалуй, с не меньшей элегантностью, чем апартаменты внизу; наличие серебряного кофейника, яичной скорлупы и неубранного фарфорового прибора на одну персону, казалось, возвещало о том, что джентльмен только что позавтракал.
— Садитесь, дорогая моя,— сказал джентльмен, сначала смутив мисс Никльби пристальным взглядом, а затем осклабившись в восторге от такого успеха.— Задохнешься, пока поднимешься в эту проклятую комнату наверху. Эти дьявольские гостиные под самой крышей… Боюсь, что придется переехать, Никльби.
— Я бы непременно переехал,— сказал Ральф, хмуро осматриваясь вокруг.
— Какой вы чертовски странный человек, Никльби! — сказал джентльмен.— Самый чертовский, самый лукавый, самый чудаковатый старый чеканщик золота и серебра, какого мне приходилось видеть, черт возьми!
Сделав такой комплимент Ральфу, джентльмен позвонил и стал таращить глаза на мисс Никльби, пока не явился слуга, после чего он отвел взгляд и приказал, чтобы слуга попросил свою хозяйку прийти немедленно; затем он принялся за прежнее и не отводил глаз, пока не явилась мадам Манталини.
Портниха была полной особой, нарядно одетой и довольно миловидной, но значительно старше, чем джентльмен в шароварах, за которого она вышла замуж с полгода назад. Первоначально фамилия джентльмена была Мантль, но с помощью легкого изменения ее превратили в Манталини: леди справедливо полагала, что английское наименование нанесет серьезный ущерб делу. Женился он благодаря своим бакенбардам. На этот капитал он до сей поры жил благородным образом не один год и недавно его увеличил терпеливым отращиванием усов, которые сулили ему в будущем приятную независимость. В настоящее время его участие в фирме выражалось в трате денег, а когда таковых не хватало, то в поездках к мистеру Ральфу Никльби, чтобы добиться учета — за проценты — векселей заказчиков.
Читать дальше