— Нет ничего легче,— сказал мистер Ленвил, увидев, что молодой драматург смутился.
— Честное слово, я не знаю, как это сделать,— заявил Николас.
— Да ведь это же ясно! — возразил мистер Ленвил.— Черт подери, разве не ясно, как это сделать! Вы меня изумляете. У вас налицо несчастная леди, маленький ребенок и преданный слуга в убогом жилище, понимаете? Так вот слушайте. Несчастная леди опускается в кресло и прячет лицо в носовой платок. «Почему ты плачешь, мама? — говорит ребенок.— Не плачь, мама, а то я тоже заплачу».— «И я!» — говорит верный слуга, растирая себе глаза рукавом. «Что нам делать, чтобы подбодрить тебя, дорогая мама?» — говорит дитя. «Да, что нам делать?» — говорит верный слуга. «О Пьер! — говорит несчастная леди.— Как бы я хотела избавиться от этих мучительных мыслей!» — «Постарайтесь, сударыня,— говорит верный слуга,— приободритесь, сударыня, отвлекитесь».— «Да,— говорит леди,— да, я хочу научиться страдать мужественно. Вы помните тот танец, который в дни более счастливые вы, верный мои друг, исполняли с этим милым ангелом? Он неизменно действовал успокоительно на мою душу. О, дайте мне увидеть его еще раз, пока я жива!» Ну вот, «пока я жива» — сигнал оркестру, и они пускаются в пляс. Это как раз то, что нужно, не правда ли, Томми?
— Совершенно верно,— ответил мистер Фолер.— Несчастная леди падает в обморок по окончании танца, живая картина и занавес.
Извлекая пользу из этих и других уроков, являвшихся результатом личного опыта обоих актеров, Николас охотно угостил их наилучшим завтраком, какой только мог предложить, и, наконец, избавившись от них, приступил к работе, не без удовольствия убедившись, что она значительно легче, чем он предполагал. Он усердно трудился весь день и не покидал своей комнаты до самого вечера, а затем отправился в театр, куда Смайк ушел до него, чтобы «представлять» вместе с другим джентльменом всеобщее восстание.
Здесь все люди так изменились, что он едва мог их узнать. Фальшивые волосы, фальшивый цвет лица, фальшивые икры, фальшивые мускулы — люди превратились в новые существа. Мистер Ленвил был полным сил воином грандиозных размеров; мистер Крамльс, с пышной черной шевелюрой, затеняющей его широкую физиономию,— шотландским изгнанником с величественной осанкой; один из старых джентльменов — тюремщиком, а другой — почтенным патриархом; комический поселянин — доблестным воином, не лишенным искры юмора; оба юных Крамльса — принцами, а несчастный влюбленный — отчаявшимся пленником. Все было уже приготовлено для роскошного банкета в третьем акте, а именно: две картонные вазы, тарелка с сухарями, черная бутылка и бутылочка из-под уксуса; короче говоря, все было готово и поистине великолепно.
Николас стоял спиной к занавесу, то созерцая декорации первой сцены, изображающие готическую арку фута на два ниже мистера Крамльса, который должен был, пройдя под этой аркой, совершить свой первый выход, то прислушиваясь к двум-трем зрителям, которые щелкали орехи на галерке и рассуждали, есть ли еще кто-нибудь, кроме них, в театре, когда к нему запросто обратился сам директор.
— Были сегодня в зале? — спросил мистер Крамльс.
— Нет,— ответил Николас,— еще нет. Но я собираюсь смотреть представление.
— Билеты шли недурно,— сказал мистер Крамльс,— четыре передних места в середине и целая ложа.
— Вот как! — сказал Николас.— Должно быть, для семьи?
— Да,— ответил мистер Крамльс.— Это очень трогательно. Там шестеро детей, и они приходят только в том случае, если играет феномен.
Трудно было кому-нибудь — кто бы он ни был — посетить театр в тот вечер, когда бы феномен не играл, поскольку он ежевечерне исполнял по меньшей мере одну, а нередко две или три роли; но Николас, щадя отцовские чувства, не стал упоминать об этом пустячном обстоятельстве, и мистер Крамльс продолжал говорить, не встретив возражений.
— Шестеро! — сказал этот джентльмен.— Папа и мама — восемь, тетка — девять, гувернантка — десять, дедушка и бабушка — двенадцать. Потом еще лакей, который стоит за дверью с мешком апельсинов и кувшином воды, настоенной на сухарях [52] Вода, настоенная на сухарях — популярный в Англии прохладительный напиток, напоминающий квас.
, и бесплатно смотрит спектакль через окошечко в двери ложи. И за всех одна гинея — им выгодно брать ложу.
— Удивляюсь, зачем вы пускаете столько народу,— Заметил Николас.
— Ничего не поделаешь,— отозвался мистер Крамльс,— так принято в провинции. Если детей шестеро, то приходят шестеро взрослых, чтобы держать их на коленях. В семейной ложе всегда помещается двойное количество. Дайте звонок оркестру, Граден.
Читать дальше