Эрнст Гофман - Рассуждения кота Мура

Князь развернул записку и прочел:

«В этих стихах великого поэта найдете вы, князь, объяснение моего таинственного поведения. Я думал, что меня не любит та, которую я обожаю, в ком вся моя жизнь, стремление и надежда, к которой горит страстью мое пламенное сердце. Но, к счастью, теперь я убедился в другом; всего несколько часов тому назад узнал я, что я любим, и я выхожу из своего убежища… Любовь и счастье – вот лозунг, который обо мне возвещает! Вскоре я явлюсь приветствовать вас, князь, как почтительный сын ваш.

Быть может, благосклонному читателю не будет неприятно, если биограф оставит на время рассказ и набросает эскиз перевода итальянского стихотворения. Оно означает приблизительно следующее:

Князь с большим вниманием прочел записку два, а потом и три раза сряду, и чело его все более и более омрачалось.

– Бенцон, – сказал он наконец, – что случилось с принцем? Стихи, итальянские стихи, обращенные к княжеской особе, к коронованному тестю, вместо ясного и разумного объяснения. Что это такое! В этом нет никакого смысла. Принц, по-видимому, возбужден совершенно непристойным образом. Насколько я понимаю, стихи говорят о счастии, любви и о мучениях ревности. Что хочет принц сказать своей ревностью? И, бога ради, к кому может он здесь ревновать?.. Скажите мне, добрая Бенцон, находите ли вы в этой записке хотя бы искру здравого смысла?

Бенцон ужаснулась скрытому смыслу, заключавшемуся в словах принца, который она легко могла угадать после того, что случилось вчера в ее доме. Но вместе с тем она удивлялась тонкому обороту, изобретенному принцем для того, чтобы получить возможность, не медля долее, выйти из засады. Она была далека от того, чтобы хоть чем-нибудь выдать свои мысли князю, но постаралась, однако, извлечь из положения вещей столько выгоды, сколько было возможно. Она думала, что Крейслер и мейстер Абрагам были люди, способные разрушить ее тайные планы, и против них считала она возможным употребить всякое оружие, данное ей в руки случаем. Поэтому она напомнила князю про страсть, возникшую в сердце принцессы.

– От проницательного взора принца, – продолжала она, – не могло укрыться настроение принцессы, а странное, сумасбродное поведение Крейслера, несомненно, могло дать повод заподозрить между ними какие-нибудь особые отношения. Этим и объясняется, почему принц грозил Крейслеру смертью, почему он, задумав убить Крейслера, не обратил внимания на горе и отчаяние принцессы, а потом, узнав, что Крейслер жив, вернулся, привлеченный любовной тоской, и тайно наблюдал за невестой. Стихи принца, говорившие о ревности, не могли касаться никого другого, кроме Крейслера, и поэтому нужно и разумно, воспрепятствовать пребыванию Крейслера в Зигхартсгофе, – тем более что он, по-видимому, составил вместе с мейстером Абрагамом заговор, направленный против всех придворных отношений.

– Бенцон, – серьезно проговорил князь, – я много думал о том, что вы говорили мне о недостойной склонности принцессы, и не верю ни одному слову. В жилах принцессы течет княжеская кровь.

– Думаете ли вы, ваша светлость, – горячо сказала Бенцон, краснея до самых глаз, – что женщина княжеской крови лучше всякой другой устоит против страстного биения сердца?

– Вы сегодня в очень странном настроении, госпожа советница, – с досадой сказал князь. – Повторяю, что если бы в сердце принцессы и возникла какая-нибудь недостойная страсть, то это был бы только болезненный припадок, так сказать, судорога, – ведь она же страдает спазмами, – да, болезненный припадок, от которого она очень скоро излечилась бы. Что же касается Крейслера, то это презабавный человек, которому не хватает только надлежащей культуры. Я не думаю, чтобы он был способен на такую страшную дерзость, как желание приблизиться к принцессе. Он дерзок, но совсем на другой лад. Поверьте, Бенцон, его странные манеры ясно показывают, что никакая принцесса не может увлечь его, даже если мы допустим мысль, что такая высокая особа может снизойти до того, чтобы в него влюбиться. Entre nous soit dit, он не очень-то дорожит высокопоставленными лицами, и в этом заключается безвкусное и смешное безумие, делающее его неспособным к придворной службе. Может быть, поэтому он хочет остаться вдали от двора; но если он вернется, я от души буду его приветствовать. Достаточно и того, что он, как узнал я от мейстера Абрагама… Да, от мейстера Абрагама! Его-то уж вы оставьте в покое, Бенцон! Его заговоры всегда клонились ко благу княжеского двора. Что я хотел сказать? Да, довольно того, что капельмейстер, как сказал мне мейстер Абрагам, принужден был скрыться отсюда самым неприличным образом, несмотря на то, что я дружески его принял; он всегда был и останется очень умным человеком, который забавляет меня, несмотря на свои дурацкие манеры, et cela suffit [134].