Мартин Кукучин - Дом под горой

— Этот вопрос мы уже обсудили, ради бога, не поднимайте его сызнова! — засмеялся Зандоме. — Самое неприятное зрелище — человек, к которому смерть протянула руку. Это напоминает нам о том, что и мы смертны, а такая мысль отнюдь не ободряет. Но главная причина вот в чем: я хотел показать всем, до чего глупо делать вещи ненужные и притом неприятные для обеих сторон.

— Ловко вывернулся! — засмеялась и Анзуля. — Одному удивляюсь, как это находятся люди, способные устоять против твоих доводов!

— А это оттого, что они сами поднимают крик и совершенно не слышат мои бедные доводы! Однако, по правде говоря, побаиваюсь я этого визита. Хорошо бы Нико со мной пошел!

— С удовольствием, — отозвался тот. — Тем более что не был там два-три дня.

Шьор Илия уже сидел в кровати в шапочке, расшитой золотом, и в куртке. Обложенный подушками, он имел вид патриарха. Дорица, сидя в кресле около кровати, читала отцу газеты.

— Довольно, дитя мое! Прочь политику, к нам пожаловали редкие гости! Теперь уже и друг моих ночей стал редким гостем… Принеси-ка что-нибудь господам, кофе, что ли… Да и я бы выпил чашечку за компанию.

Гости уселись, и шьор Илия, на седьмом небе от того, что есть с кем поговорить, после обычных приветствий начал:

— Попросил вот газеты мне почитать… За время болезни кое-что пропустил, теперь наверстываю, не хочу нить потерять.

— А я их вообще не читаю. Так только, изредка просматриваю коммерческую рубрику в «Пикколо» [49] «Пикколо» — популярная в торговых кругах газета, выходившая в Триесте. , — признался Зандоме. — Такая система вполне меня устраивает.

— Нет, я читаю, — сказал Нико. — По крайней мере, позлюсь немного, а это, говорят, полезно.

— Я читаю все, — заявил шьор Илия, сдвинув шапочку на затылок. — Что-то меня в них привлекает. И, должен сказать, всякий раз, складывая их, жалею, зачем брал в руки. Это точно так же, как с курением. И знаешь, что вредно, а не успокоишься, пока не всадишь в себя дозу яда. Газеты — тот же яд. Газетное дело страшная язва, а газетчики — ужасный бич нашего народа…

Зандоме многозначительно покосился на друга, который сидел, опустив голову и нахохлившись, как человек, попавший под дождь. Шьор Илия, однажды начав, не так-то легко перестает, точно как добрый ливень. «Ну, — подумал Зандоме, — вот мы и увязли в политике… Гляди, и заночуем!»

А шьор Илия, не замечая его плутовских взглядов и ухмылок, с воодушевлением гнул свое:

— Если б кто вздумал составить себе мнение о нас по газетам, тот пришел бы к выводу, что хорваты хуже людоедов. Страна будто так и кишит изменниками, подлецами — не страна, а уголовная тюрьма. Боже, как мы низко пали! Какое страшное разочарование постигло нас, свидетелей зачатков национального пробуждения и энтузиазма! Как ужасно мы обманулись!

Шьор Илия причисляет себя к сонму будителей [50] Будителями называли в XIX в. просветителей в Чехии и Словакии, выступавших за развитие национального самосознания. , хотя никак не участвовал в будительских делах. Он еще мог бы считать себя будителем, если б его разглагольствования на площади хоть кого-нибудь да пробуждали; но обычно бывает как раз наоборот — речи его наводят сон на старого Доминко, да Томич, равномерно постукивая кувалдой по щебню, поддакивает ему: «Так, так, шьор парон…»

— Потому-то я и не читаю газет, — отозвался Зандоме, который, где только может, насмехается над так называемой политикой, совершенно в ней не разбираясь. — Хватит с меня и других неприятностей, зачем еще импортировать их по дорогой цене из самого Загреба? Газеты интересуют меня, только когда война. Во время русско-турецкой я с нетерпением ждал почты, а так — хоть бы их и не было.

— И все-таки нельзя отрицать, что газеты играют важную роль, особенно для нашей нации, — возразил шьор Илия, которому не правится умонастроение Зандоме. — Достаточно указать на иллирийское движение [51] Иллиризм — общественно-политическое и культурное движение в 30—40-х годах XIX в. в юго-славянских землях, ставившее целью объединение южно-славянских и некоторых неславянских областей в «Великую Иллирию», а также литературно-языковое объединение южных славян, как предпосылку их политического единения в будущем; свое название движение получило от иллирийцев — коренных жителей этих областей. — если газеты и не вызвали его, зато они его, по крайней мере, распространили.

— Сама эпоха его вызвала, она же и распространила, — вмешался Нико. — Однако я не хочу отрицать заслуги печати, ни тем более оскорблять ее, сводя только к сегодняшней журналистике. Нравственное достоинство печати, как таковой, неизмеримо выше уровня наших больших газет и журналов… И позвольте мне, дядя Илия, высказать еще одно: не по той дороге пошли и старики, и мы, молодые…