Шмуэль-Йосеф Агнон - Путник, зашедший переночевать

Так он говорил, на разные лады выражая свою благодарность за то, что Бах спас его от смерти, о чем я еще расскажу. А впрочем, зачем откладывать, расскажу лучше сразу же, чтобы не забыть. Дело было так. Оба они служили во время войны в одном батальоне, и однажды офицер приказал этому крестьянину сделать то-то и то-то. А тот нарушил его приказ и сделал обратное, и за это его приговорили к смерти. Но тут Бах выступил в его защиту, объяснив, что проступок этого человека был вызван просто тем, что он не знал немецкого языка. И тому заменили смертную казнь на другое наказание.

Припомнив эту историю, крестьянин сказал убежденно: «Все беды в мире потому только происходят, что у людей разные языки. Говорили бы все люди на одном языке, тогда бы они понимали друг дружку. Так нет же — немец говорит на немецком, поляк на польском, а еврей добавляет к этому свой еврейский. Вот и скажи попробуй, что все люди братья, когда один не знает языка другого и даже не может отличить, когда благословляют, а когда проклинают. А нынче еще и сыновья евреев приходят и говорят на еврите, так этого языка вообще никто не понимает, ни я, ни их отцы. Эй, сыновья евреев, вы, что не видите, что к вам пришли гости?! Бросайте работать, идите сюда, поздоровайтесь со своими гостями. И этот ваш иерусалимец тоже приехал, даже новый костюм надел по такому случаю. Вы поосторожней с ним и с этим его костюмом! Соломинка чтобы на него не упала!»

Ребята услышали и бросились к нам, поздоровались, стали радостно трясти наши руки и не отпускали их, пока крестьянин не сказал им: «Эй, евреи, вы лучше перестаньте трясти людей и приготовьте для них еду, ведь мою еду они, пожалуй, есть не станут».

Один из ребят побежал в коровник сказать девушкам, что приехали гости и нужно приготовить для них ужин. Другие тоже бросили работу и пошли переодеться. В честь приезда Баха хозяин разрешил им закончить работу раньше времени. А сам крестьянин повел нас показывать свои поля, и все крестьяне и крестьянки, которых мы встречали, завидев Баха, уважительно кивали ему и осведомлялись о его здоровье. Крестьяне знали его еще с войны, а их жены — с послевоенных времен, когда покупали у него мыло, чтобы их мужья смогли наконец отмыть руки от той крови, которую пролили на войне.

И вот так, идя через поля, мы добрались до дома, где жили наши молодые друзья. Они уже стояли снаружи и ждали нас. Девушки накрыли стол, выставив на него деревенские продукты, а я добавил то, что мы привезли из города.

Небольшая лампа освещала маленькую комнату, и добрый запах поднимался от земли, и от хлеба, и от новой скатерти, разложенной на столе. Парни ели с аппетитом, как после поста, и нас поторапливали, и все это время с жаром выражали нам всяческую симпатию, которая становилась все жарче и жарче, и никак не могли решить, кого из нас им величать вначале — меня ли, который приехал из Страны Израиля, или господина Баха, который приехал со мной.

Я разрешил их сомнения, сказав: «Давайте начнем с меня, потому что это я привез к вам такого уважаемого гостя, а так как я уже у вас освоился, то потом мы все вместе окажем уважение господину Баху».

Ребята в очередной раз горячо поблагодарили меня за то, что я привез к ним человека, который заслуживает большого уважения и притом даже трижды — во-первых, за его брата Йерухама, который погиб за Страну Израиля, во-вторых, за его отца, который взошел в Страну Израиля и живет там, а в-третьих, за него самого, потому что он потрудился приехать к ним, в отличие от других горожан, которые смеются над ними, и даже если есть между ними такие, которые их одобряют, то и они не дают себе труда их навестить.

Когда парни и девушки немного утолили свой голод и съели все, что привез я, они повернулись ко мне и попросили рассказать еще что-нибудь о Стране Израиля. Больше всех упрашивал Цви, тот самый, который перед праздником Шавуот пригласил меня приехать к ним. Я не удержался от того, чтобы рассказать им все, что я знал, а также то, что, как мне казалось, я знал. И поскольку мои молодые друзья были уже осведомлены о делах Страны, мне не пришлось много объяснять, и если я что и объяснял, то исключительно ради Даниэля. Уже полночь наступила, а я все продолжал рассказывать. Но тут у нас кончился керосин — ведь рассказы были длинные, а лампа у ребят, как я уже писал, была маленькая. Поэтому мы поднялись из-за стола и правильно сделали — ведь эти парни вставали с восходом солнца, а девушки и того раньше, потому что они еще до рассвета доили коров. Пока в лампу заливали новый керосин, мы с Даниэлем Бахом пошли погулять в поле. Ребята присоединились к нам, и мы продолжили разговор о Стране Израиля. Потом наша беседа перешла на их работу в деревне, и Бах сказал им, что его друг-крестьянин ими доволен. И не только он, но и другие деревенские, у которых они работали, — все говорили, что никогда еще у них не было таких усердных и добросовестных работников. Ребята вздохнули: «Что с того, когда потом все, что мы делаем, уничтожают пожары. Иногда крестьянин сам поджигает свое гумно, чтобы получить страховку, а если он не застрахован, то его поджигают ненавистники. И если его урожай сгорел раньше, чем он уплатил нам, мы уже ничего не получаем».