Шмуэль-Йосеф Агнон - Путник, зашедший переночевать

Когда принесли последнюю миску с водой для омовения рук, хозяин поднял глаза, бросил взгляд на Ригеля и сдвинул брови, как будто размышляя над каким-то вопросом, который ему никак не удается решить. Может быть, он раздумывал, не присоединить ли ему Ригеля к зимуну? [236]Но нет — он и сыновей своих к зимуну никогда не присоединял, разве что в пасхальные вечера, когда они садились с ним за стол перед молитвой.

Закончив восхвалять Господа за пищу, господин Зоммер вдруг повернулся к гостю и спросил: «Ну, что расскажет нам господин Ригель?»

Ригель, который уже привык, что хозяин гостиницы обычно молчит и никогда не называет его по имени, только «господин агент», соблюдая дистанцию между собой и собеседником, ответил, запинаясь: «Я думаю, что хорошо провести субботу среди евреев».

Хозяин удивленно воскликнул: «А разве господин Ригель не еврей?»

Ригель прижал руку к груди и сказал с преувеличенной горячностью: «Разумеется, я еврей, господин Зоммер, я еврей, но не такой, каким должен быть настоящий еврей!»

«А что должен сделать еврей, чтобы стать таким евреем, каким должен быть еврей?» — спросил Долек.

«Он должен быть таким, как твой отец», — ответил Ригель.

«А какой должна быть еврейка? — спросил Лолек. — Как Бабчи?»

Бабчи встрепенулась, сердито посмотрела на брата и бросила такой же недовольный взгляд на Ригеля. С того дня как он появился здесь снова, она ни разу не посмотрела на него по-доброму. Не то чтобы она его возненавидела — просто до его нынешнего приезда она жила в мире и согласии с самой собой и окружающим миром, и мир был в мире и согласии с ней. Цвирн удвоил ей зарплату и подарил отрез на платье (то самое, которое она порвала в темноте в канун субботы), а Давид-Моше присылал ей свои любовные излияния, над которыми она могла смеяться или задумываться, в зависимости от настроения. А если Цвирн вытягивал губы трубочкой, пытаясь ее поцеловать, она хлопала его по рукам, и он принимал это с удовольствием. И тут вдруг свалился на нее этот чертяка и морочит ей голову со своими женами! На самом-то деле у Ригеля была всего лишь одна жена, но Бабчи в приливе раздражения приписала ему сразу двух, хотя этой второй именно она сама и была.

Я поднялся из-за стола, чтобы уйти, но господин Зоммер меня остановил: «Почему господин встал? Посидите с нами, поговорим, потолкуем».

Вот ведь люди — сказать им нечего, но, когда ты собираешься проститься с ними, они говорят тебе: «Посидите еще, поговорим, потолкуем». Впрочем, хозяину дома, возможно, и есть что сказать, просто он держит свои мысли при себе, но этот Ригель — сомневаюсь, способен ли он говорить о чем-либо, кроме торговли. Я ведь рассказывал, уже, как он сидел с Бабчи и мял свои сигареты одну за другой. И сам он, и его сигареты заслуживают одной лишь жалости, но время терять с ними не стоит. Впрочем, может, закури он наконец, то воспрял бы духом?!

Долек встал, вышел за дверь и вернулся, прикрывая рот ладонью, чтобы не почувствовали запаха табака.

Хозяин погладил скатерть и сказал, обращаясь к жене: «А не подаст ли нам хозяйка те вкусности, которые она приготовила к субботе?» И улыбнулся, словно маленький проказник, который уже украл кусочек сладкого, не дождавшись, пока ему подадут все блюдо.

Госпожа Зоммер поторопилась принести субботние сладости.

Хозяин сказал: «А что ты подашь нам пить?»

«Может быть, содовую с малиновым соком?» — спросила она.

Он сказал: «А может, что-нибудь посерьезней?»

«Ого! — удивился Лолек. — Не иначе как тут собираются устроить помолвку! Бабчи, может, ты знаешь, кто будет невестой?»

«Посмотри в зеркало и узнаешь!» — отрезала Бабчи.

Но кто это там вошел? Неужто какой-то новый искатель ночлега?

«Я не принимаю новых постояльцев в субботу», — проворчал господин Зоммер.

В залу вошел Шуцлинг, разглядел меня и уселся рядом.

Явно неугоден он здесь, этот Арон Шуцлинг, неприятен — как хозяину дома, так и его домочадцам. И, почувствовав это, я поднялся и вышел с ним на улицу.

Шуцлинг выглядел смущенным. Возможно, потому, что накануне я видел его не в лучшей форме в трактире, а может, потому, что он позволил мне заплатить там за выпитое, — это же он пригласил меня, а кто приглашает, тот должен и платить.

«Я вытащил тебя из теплого гнезда, но и снаружи, увы, нет прохлады, — сказал Шуцлинг. — А может, тебе холодно? Ты ведь приехал из жаркой страны. Что будем делать? Хочешь, погуляем немного?»

«Но ведь мы и так уже гуляем!»

«Ты на меня сердишься?»