Мигель Унамуно - Туман

– Она самая. Но…

– Да я знаком с нею. А теперь — еще шах!

– Но…

– Шах, я тебе сказал!

– Хорошо.

И Аугусто прикрыл короля конем. В конце концов ой проиграл партию.

На прощанье Виктор положил ему руку, словно ярмо, на шею и прошептал на ухо:

– Итак, маленькая Эухения? Пианисточка? Славно, Аугусто, славно, победа тебе обеспечена.

«Ох, эти уменьшительные, — подумал Аугусто, — эти ужасные уменьшительные!» И он вышел на улицу.

«Почему уменьшительные — признак нежности? — думал Аугусто по дороге домой. — Разве любовь уменьшает любимый предмет? Я влюблен! Влюблен! Кто б мог подумать… Но, может, Виктор прав? Может, я влюблен ab initio? ( С возникновения, с начала (лат.). ) Пожалуй, да, чувство любви предшествовало появлению ее предмета. Более того, именно моя любовь породила Эухению, извлекла ее из первозданного тумана. Но если б я прикрыл короля ладьей, он бы не сделал мне мат. А что такое любовь? Кто определил ее суть? Если любовь определить, она исчезнет… Святый Боже! Зачем алькальд разрешает вывески с такими безобразными буквами? Слоном я пошел неправильно. Но как же я влюбился, если не могу даже сказать, что знаком с нею? Ба! Знакомство придет позже. Любовь предшествует знакомству, а знакомство убивает любовь. «Nihil volitimi quim praecognitum» ( Мы не желаем того, чего не знали прежде (лат.). ), — учил меня отец Сарамильо; но я пришел к обратному выводу, а именно: «Nihil cognitum quim praevolitum» ( Мы не знаем того, чего не желали прежде (лат.). ). Говорят: понять — значит простить. Нет, наоборот, простить — значит понять. Сначала любовь, знание — потом. Да, но как же я не заметил, что мне грозил мат? Что необходимо для любви? Угадать! Догадка — вот интуиция любви, угадать в тумане. Потом все уточняется, проясняется, и туман рассеется каплями, градом, снегом или камнями. Знание — это град камней. Нет. Это туман, туман! Но только орлу дано парить по туманному лону облаков! И видеть сквозь них солнце, как туманный светоч.

Орел! Что поведали друг другу при встрече улетавший с Патмоса орел Иоанна, способный глядеть на солнце и ничего не видящий в темноте ночи, и покидавшая Олимп сова Минервы, видящая во мраке, но не способная глядеть на солнце?»

В этот момент Аугусто прошел мимо Эухении, но не заметил ее.

«Знакомство приходит позже, — продолжал он рассуждать. — Но что это мелькнуло? Готов поклясться, мою орбиту пересекли две сверкающие таинственные звезды… Она? Сердце говорит мне… Но пусть помолчит, я уже дома!»

Аугусто направился прямо в спальню и, бросив взгляд на кровать, сказал: «Один! И спать буду один! Грезить — один! Когда спят вдвоем, сны должны быть общими. Таинственные флюиды должны объединять два мозга. А может быть, по мере того как сердца становятся все ближе, умы все более отдаляются? Возможно. Возможно, здесь отношение обратное. Если двое любящих одинаково мыслят, то чувства противоположны; если же они охвачены одним чувством, то каждый думает о чем-то другом — быть может, совсем противоположном. Женщина любит своего мужчину лишь до тех пор, пока он думает не так, как она, — точнее говоря, пока он думает. Посмотрим-ка на нашу почтенную супружескую пару».

По вечерам, перед сном, Аугусто часто играл со своим слугой Доминго партию в туте, а жена Доминго, кухарка, наблюдала за их игрой.

Партия началась.

– Двадцать в червах! — пропел Доминго.

– Что, если я женюсь? — воскликнул вдруг Аугусто,

– Очень было бы хорошо, — сказал Доминго.

– Смотря на ком, — решилась вставить его жена Лидувина.

– Но разве ты сама не вышла замуж? — спросил Аугусто.

– Смотря за кого, сеньорите.

– Как это? Объясни.

– Жениться легко; не так легко быть женатым.

– Так говорит народная мудрость, источник…

– А какая она, та, что будет вашей женой, сеньорито? — перебила Лидувина, испугавшись, что Аугусто выпалит целый монолог.

– Хочешь узнать какая? Нет, сначала ты скажи, какая она должна быть!

– Ведь вы, сеньорите, такой добрый…

– Да говори же, говори прямо.

– Вспомните, что говорила покойная сеньора. Услыхав благоговейное упоминание о своей матери.

Аугусто положил карты на стол, и на миг прошлое нахлынуло на него. Не раз его мать, эта кроткая женщина, изведавшая много горя, говорила: «Недолго мне осталось жить, сын мой; твой отец уже зовет меня. Возможно, ему я больше нужна, чем тебе. Вот уйду я из этого мира, и ты останешься в нем один — женись, женись как можно скорее. Приведи в этот дом госпожу и хозяйку. Не то чтобы я не доверяла нашим старым, преданным слугам, нет. Но все-таки приведи сюда хозяйку. И чтобы она была хозяйкой дома, сын мой, хозяйкой. Сделай ее госпожой твоего сердца, твоего кошелька, твоего добра, твоей кухни и твоих решений. Ищи женщину решительную, которая умела бы тебя любить и… управлять тобой».