Кнут Гамсун - Местечко Сегельфосс

Антон и Виллац мало видались по окончании учения, когда съезжались в Сегельфоссе на каникулы, один из Франции, другой из Англии, ровесники, равные по рождению, одинаково способные, но совсем разные. Дружба их поддерживалась перепиской, и, уезжая нынче весной на родину, Виллац пригласил приятеля поехать с ним. Антон ответил, что да, он приедет и попытается отобрать у него Жар-птицу!

– Жар-птицу?

Тон и тогда был чересчур откровенен, и Виллац выбранил себя, что пригласил приятеля, «Жар-птица» – это было название нового железного баркаса фирмы Кольдевинн, там оно было уместно, но не здесь; ведь взрослым Антон встречал фрекен Хольменгро всего раза два мельком в Христиании. Да и можно ли вообще думать так по-купечески о ее золоте!

– Ее нельзя взять, ее можно только получить, – ответил тогда Виллац.

– Я не знаю ни одной, которую бы нельзя было взять!– возразил на это Антон.

Оказалось, что годы развели друзей очень далеко, в дружбе их очень быстро обнаружились трещины, и хорошо, что Антон мог бросить дело всего на две недели, а потом должен был спешить домой. Но и в отпущенное им короткое время, приятели причиняли друг другу много неприятностей.

Вначале Антон вел себя в доме господина Хольменгро тихо и мило, настолько сдержанно, что фрекен Марианна решила напомнить ему, что они старые знакомые. Это сразу подействовало.

– Вы все смотрите на мое кольца, почему вы смотрите? – весело спросила она.

«Соображает, сколько они стоят», – подумал Виллац.

– Я смотрел на вашу руку, – ответил Антон.

– Что же вы смотрели? Выйду ли я замуж?

– Ха-ха, вы хотите сказать – сколько раз?

– Ах, что вы! Фи!

– Да, вот он какой! – сказал Виллац.– Хорошенького господинчика я заполучил в дом!

Все трое засмеялись, Антон несколько принужденно.

– Я не очень гонюсь за тем, чтоб казаться изящным, – сказал он, или изображать знатного барина, или англичанина. Я француз, я натурален.

– Я норвежка, – сказала Марианна.

– Потому-то мы вас и любим, фрекен.

Вначале Виллац думал вырвать у приятеля жало слишком большой откровенности, он узнал теперь Антона и знал, чего от него можно ждать. Но Виллац скоро перестал следить за ним, пусть Антон сам разделывается, если зайдет слишком далеко.

– Ну, вы теперь так хорошо освоились друг с другом, что я могу уйти, – сказал он.

На это они опять засмеялись, но Марианна недовольно протянула:

– Партитура! Он занят какой-то вечной партитурой!

– Он – вундеркинд, – сказал Антон.– Он счастливчик, родился в рождественский сочельник и почти сразу же заиграл на рояле. Но с ним происходит, должно быть, то же, что со всеми такими детьми: когда ребенок вырастает, чудо исчезает. Не правда ли, Виллац?

Это задело почти что за живое. Марианна низко опустила голову, Виллац ответил:

– Хе-хе, весьма возможно, что ты прав! Ну, прощайте пока! И будьте паиньки!

Но Антон очень скоро заметил, что ему следовало уйти вместе с Виллацем. Марианна смотрела ему вслед в окно и говорила уже невесело. Немного помогло и то, что Антон по всему был очень остроумен, говорил приятные вещи и признавался, что приехал сюда исключительно для того, чтобы увидеться с нею; Марианна отвечала:

– Да не может быть! Неужели это правда? Положим, я постаралась произвести на вас неизгладимое впечатление лет десять, двенадцать тому назад.

Антон ежедневно ходил к господину Хольменгро и приносил с собой молодость, веселость и развязность. Он замечал, что Виллац продолжает стоять на его пути, – этот человек с усадьбой и музыкальным талантом, в остальном же – совершенное ничто, тогда как у него самого настоящее дело. Ведь это же все чепуха, из Виллаца ни черта не выйдет, почему же он все-таки пользуется предпочтением? На что это похоже? Однажды, когда они сидели все вместе и разговаривали, она сняла с его плеча пушинку, и можно было подумать, что пушинка пристала к ее собственному плечу, так спокойно и естественно она ее сняла.

Мы прощаем тем, кто выше нас, да, это так. Но мы не прощаем равному, если он в чем-либо превзойдет нас. Антон привык идти вперед без задержки, – здесь он споткнулся. Это не образумило его. У него были даже точки соприкосновения с хозяином дома, с господином Хольменгро, они с интересом разговаривали о войне на Востоке, о пароходстве в Южной и Центральной Америке, о тоннаже, – во всех этих вопросах Виллац был, практически говоря, полнейший неуч и только слушал. То, что он – нуль, должно было бы повредить ему, умалить его шансы до минимума, – ничего подобного! Боже, что за чепуха! А ведь господин Хольменгро еще смотрел на Антона с таким уважением во время этих разговоров.