Оскар Лутс - Лето

«Да, да, – рассуждает про себя Тоотс, – черт знает, бывают же люди, которые вообще не меняются. Взять хотя бы того же Кийра: начал он носить ботинки на пуговичках и будет их носить до самой смерти; был остолопом – таким до самой смерти и останется».

Единственный, благодаря кому разговор между бывшими школьными товарищами еще кое-как клеится, – это Имелик. По его совету, все четверо заходят наконец в церковь.

Кийр, поддернув брюки, опускается на колени и быстрым шепотом читает «Отче наш»; при этом губы его смешно вытягиваются в трубочку, словно ему хочется объяснять богу, что он, Кийр, не такой уж грешник, как это может показаться с первого взгляда. Уголком глаза он наблюдает за стоящим рядом Тоотсом и приходит к убеждению, что если кому-либо из жителей Паунвере уготованы вечные муки, то дьяволу и его подручным не придется далеко искать. Здесь, рядом с ним, и стоит этот человек, и на боках у него, вероятно, черти уже высмотрели местечко, куда воткнуть свои вилы. Вытащив из кармана молитвенник с золотым обрезом, Кийр отыскивает псалом, который сейчас поют, откашливается и тоненьким голоском начинает подпевать. Голос этот кажется Тоотсу до того неожиданным, что он чуть отодвигается в сторону; в то же время он старается вычислить, как долго смог бы он вытерпеть этот писк, если бы его заставили слушать. Но рыжеволосый вдруг умолкает и несколько раз проглатывает слюну: в церкви появляется хозяйская дочь с хутора Рая. Она медленным шагом направляется к алтарю. Многие прихожане смотрят вслед молодой девушке и подталкивают друг друга локтем, как бы желая сказать, что вот и пришла наконец та, кого ждали. Тоотсу чудится, будто он слышит шелест шелка, и он вопросительно глядит на Имелика; тот отвечает едва заметным кивком головы. Куслап стоит чуть поодаль; ему все одно, что слушать – слово божье или человеческое. Ему чужды все страсти земные, в мозгу его изредка всплывает лишь одна мысль – о завтрашнем трудовом дне. Он не требует от судьбы ничего лишнего: пусть только завтрашний день не будет хуже сегодняшнего. Да и сама судьба ничего ему не дарит, кроме возможности тихонько двигаться по узкой тропиночке, так же, как и многие другие. И какое Тиуксу дело до того, что кто-то, шурша шелковой юбкой, вошел сейчас в церковь и что рыжий соученик его, вытянув шею, внимательно следит за этой девушкой.

Постепенно Имелику становятся понятны загадочные намеки Тоотса на площади перед церковью. По его задумчивому лицу пробегает тень – кажется, его что-то вдруг огорчило. Та же, что, шурша юбкой, вошла в церковь, нашла уже себе местечко неподалеку от кафедры и сидит сейчас с таким видом, будто она – одно из самых несчастных существ в этом грешном мире.

Выйдя из церкви и увидев на церковном дворе сразу столько своих бывших учеников, кистер от удивления широко раскрыл глаза. Кстати, Тоотс успел за это время «поймать» и бывшую соученицу и, невзирая на хмурый вид Кийра, оживленно с нею беседует. Девушка с хутора Рая, словно назло Кийру, не обращает на него никакого внимания; скорее даже Куслап иногда удостаивается ее ласкового взгляда, чем рыжеволосый, чувствующий себя сейчас трижды обездоленным.

Кистер любезно со всеми здоровается, долго пожимает руку Тоотсу, как редкому гостю, и приглашает молодежь на минутку «к себе». Приглашение принимается, и все общество направляется к знаменитой Паунвереской школе. Кистер держит Тоотса под руку и расспрашивает о подробностях его житья-бытья. Рядом с ними шагает хозяйская дочь с хутора Рая – на лице ее улыбка: ей нравится, что Тоотс так складно отвечает на все вопросы. Впечатление от всей этой группы такое, будто злейшие враги помирились между собой и мыши, что называется, целуются с кошкой. Но по сравнению с трогательной картиной, какую являют собою трое идущих впереди, более чем курьезно выглядит группа из трех лиц, что движутся позади. Имелик шагает за спиной у Тоотса, с веселой усмешкой оглядывая его забавный сюртук и время от времени бросая ободряющий взгляд в сторону Тиукса. Последнему это сейчас более чем необходимо, так как визит к кистеру, видимо, не доставляет худощавому пареньку большого удовольствия: он шагает рядом с Имеликом нерешительно и робко, как бы все еще раздумывая, идти ему или нет. Как благодарен был бы он Имелику, если б тот позволил ему вернуться на церковный двор и посидеть в телеге, ожидая, когда поедут домой. Позади всех крадется Кийр; он держится в стороне от дорожки, пробираясь меж деревьев и кустарников, как будто выискивая для себя самую извилистую тропинку к школе. Он словно бы идет вместе с другими и в то же время не идет, не идет и все-таки идет. Стоит кистеру на минутку обернуться, так рыжеволосый делает несколько шагов в сторону дорожки и начинает внимательно рассматривать кроны деревьев. Вообще всей компании, которая вначале держалась так сплоченно, под конец явно угрожает развал.