Эдит Уортон - Избранное

Мистер Леттерблер казался удивленным и даже немного обиженным. Подчиненные обыкновенно не отклоняют подобных предложений.

— Я уважаю ваши сомнения, сэр, но мне кажется, что в данном случае истинная деликатность требует, чтобы вы выполнили мою просьбу. Более того, это предложение исходит не от меня, а от миссис Мэнсон Минготт и ее сына. Я виделся с Лазелом Минготтом, а также с мистером Велландом. Все они назвали вас.

Арчер почувствовал, как в нем закипает гнев. Последние две недели он как бы безвольно плыл по течению, между тем как красота и светлая натура Мэй смягчали беззастенчивые притязания Минготтов. Однако последний приказ старой миссис Минготт раскрыл ему глаза, на требования, которые клан считал себя вправе предъявлять будущему зятю, и навязываемая ему роль глубоко его возмутила.

— Этим делом следовало бы заняться ее дядюшкам, — сказал он.

— Они им и занимались. Вопрос уже обсуждался в кругу семьи. Они не одобряют намерений графини, но она твердо стоит на своем и желает получить юридический совет.

Молодой человек молчал, все еще держа в руке нераспечатанный пакет.

— Она хочет снова вступить в брак?

— Полагаю, что да, но она это отрицает.

— В таком случае…

— Не откажите в любезности сначала просмотреть эти бумаги, мистер Арчер. Позже, когда мы обсудим дело, я изложу вам свое мнение.

Арчер неохотно удалился, унося с собою неприятные документы. Со дня последней встречи с госпожою Оленской он полубессознательно покорился событиям, чтобы сбросить с себя бремя этой женщины. За тот час, что он провел наедине с нею у камина, между ними возникла Мимолетная близость, которую весьма кстати нарушило вторжение герцога Сент-Острей и миссис Лемюэл Стразерс. Два дня спустя Арчер участвовал в комедии возвращения графини в милость ван дер Лайденов и не без иронии отметил, что дама, которая умеет с такой выгодой для себя благодарить всемогущих пожилых джентльменов за букет цветов, не нуждается ни в конфиденциальных утешениях, ни в публичной поддержке со стороны молодого человека с весьма ограниченными возможностями, какими располагает он. Такая точка зрения значительно упростила его собственную позицию, а все потускневшие домашние добродетели засверкали на удивление ярко. Он не мог себе представить, чтобы Мэй даже при самых крайних обстоятельствах стала бы жаловаться на свои затруднения или расточать свои признания посторонним мужчинам, и никогда еще она не казалась ему более благородной и прекрасной, чем в следующую неделю. Он даже покорился ее желанию не спешить со свадьбой, ибо она сумела найти тот единственный аргумент, который окончательно его обезоружил.

— Вы ведь знаете, что в конечном счете ваши родители всегда разрешали вам поступать так, как вам хотелось, с тех пор как вы были еще совсем маленькой девочкой, — сказал он и, глядя на него своими ясными глазами, Мэй ответила:

— Да, и именно потому мне так трудно отказать им в последней просьбе, с которой они обращаются ко мне как к маленькой девочке.

Это был голос старого Нью-Йорка, это был такой ответ, какой он всегда хотел бы слышать от своей Жены. Человеку, привыкшему дышать кристально чистым воздухом Нью-Йорка, порою кажется удушливым чтобы то ни было менее прозрачное.

Чтение полученных Арчером бумаг не столько обогатило его фактическими сведениями, сколько погрузило в атмосферу, в которой он начал захлебываться и задыхаться. Они состояли главным образом из переписки поверенных графа Оленского с французской юридической фирмой, которой графиня поручила уладить ее финансовое положение. Среди них находилось также короткое письмо графа к супруге, и, прочитав его, Арчер встал, засунул бумаги обратно в конверт и возвратился в кабинет мистера Леттерблера.

— Вот эти письма, сэр. Если вам угодно, я повидаюсь с госпожою Оленской, — сдавленным голосом произнес он.

— Благодарю, благодарю вас, мистер Арчер. Если вы сегодня вечером свободны, приезжайте ко мне обедать, а потом мы с вами поговорим об этом деле — если вы желаете посетить нашу клиентку завтра.

Из конторы Ньюленд Арчер снова отправился прямо домой. Был ясный зимний вечер, над крышами домов светил невинный молодой месяц, и ему захотелось напоить свою душу этим чистым сиянием и не говорить никому ни слова, пока они с мистером Леттерблером не останутся наедине после обеда. Принять какое-либо иное решение было просто невозможно — он должен сам повидать госпожу Оленскую, ибо нельзя допустить, чтобы чужим глазам открылась ее тайна. Волна сострадания смыла его равнодушие и досаду, и графиня предстала перед ним несчастной, беззащитной женщиной, которую любой ценой необходимо спасти от новых ударов, ожидающих ее в жестокой схватке с судьбой.