Эдит Уортон - Век наивности

Всего лишь час назад, когда Арчер звонил у дверей миссис Минготт, ему казалось, будто путь его совершенно ясен. Он поговорит с госпожою Оленской наедине, а если это ему не удастся, узнает от ее бабушки, когда и каким поездом она возвращается обратно. Он сядет в тот же поезд и поедет с нею в Вашингтон или еще дальше — куда она захочет. Сам он предпочел бы Японию. Как бы то ни было, она тотчас поймет, что он последует за нею хоть на край света. Мэй он оставит письмо, из которого ей станет ясно, что он сжег свои корабли.

Он воображал, что не только способен на отчаянный шаг, но и жаждет его совершить, однако, узнав, что события приняли иной оборот, прежде всего почувствовал облегчение. Теперь же, когда он шел домой от миссис Минготт, будущее казалось ему все более отвратительным. Путь, которым ему предстояло идти, не таил в себе ничего неизвестного и непривычного, но, когда он шел им прежде, он был свободным человеком, не обязанным давать кому-либо отчет в своих поступках, и мог беспечно предаваться игре в предосторожности, увертки, уступки и уловки, каких требует эта роль. Все это вместе взятое называлось «оберегать честь женщины», и изящная словесность вкупе с послеобеденными разговорами старших давно посвятила его во все ее тонкости.

Теперь все дело предстало перед ним в новом свете, а его собственная роль в нем заметно умалилась. Ведь, в сущности, это была та же роль, которую миссис Торли Рашуорт разыгрывала перед любящим и доверчивым мужем и которую он, Арчер, наблюдал с тайным самодовольством — улыбчивая, льстивая, вкрадчивая, опасливая, непрестанная ложь. Ложь днем, ложь ночью, ложь в каждом прикосновении и каждом взгляде, ложь в каждой ласке и в каждой ссоре, ложь в каждом слове и в каждом умолчании.

Да и вообще роль эта была менее трудной и постыдной, когда ее играла жена. По общему молчаливому убеждению, нельзя требовать, чтобы женщина была так же правдива, как мужчина, — будучи существом зависимым, она преуспела в изворотливости, свойственной рабам. К тому же, чтобы ее не судили слишком строго, она всегда может сослаться на настроение или нервы, и даже в самом высоконравственном обществе предметом насмешек всегда был обманутый муж.

Над обманутыми женами в узком мирке Арчера никто не смеялся, а к мужчинам, которые и после женитьбы продолжали вести рассеянный образ жизни, относились с легким презрением. Всякому овощу свое время — и отдавать дань увлечениям молодости разрешалось лишь однажды.

Арчер всегда разделял этот взгляд и в глубине души презирал Леффертса. Но любить Эллен Оленскую вовсе не значило уподобиться Леффертсу — в первый раз в жизни Арчер столкнулся с грозной необходимостью рассматривать индивидуальные особенности частного случая. Эллен Оленская не такая, как все остальные женщины, он не такой, как все остальные мужчины, следовательно, их положение не похоже ни на чье другое и они не подсудны никакому трибуналу, кроме суда собственной совести.

Да, но через десять минут он поднимется по ступенькам своего дома, а там его ждет Мэй, ждут привычки, честь и все старые правила, в которые он и его близкие всегда верили…

Постояв в нерешительности на углу своей улицы, он зашагал дальше по 5-й авеню.

Впереди, в темноте зимней ночи, смутно вырисовывался большой неосвещенный дом. Подойдя ближе, Арчер вспомнил, как часто он видел его сверкающим огнями, когда стоявшие в два ряда кареты ожидали своей очереди подъехать к покрытым ковром ступеням, над которыми был натянут тент. В этом зимнем саду, мертвенно-черная громада которого тянулась вдоль боковой улицы, он в первый раз поцеловал Мэй, в эту освещенную бесчисленными свечами бальную залу она вошла, высокая, сияющая серебристым сиянием, словно юная Диана.

Теперь дом был темен, как могила, и лишь в подвале мерцал газовый фонарь да наверху из-за какой-то ставни пробивался свет. Дойдя до угла, Арчер увидел, что у дверей стоит карета миссис Мэнсон Минготт. Просто находка для Силлертона Джексона, случись ему пройти мимо! Арчера глубоко тронул рассказ старой Кэтрин об отношении госпожи Оленской к миссис Бофорт — по сравнению с ним праведный гнев Нью-Йорка казался грубым пренебрежением. Однако он слишком хорошо знал, как истолкуют визит Эллен Оленской к ее двоюродной сестре в гостиных и клубах.

Он остановился и посмотрел на освещенное окно. Обе женщины, вероятно, сидят в этой комнате, а Бофорт, скорее всего, отправился искать утешения куда-нибудь в другое место. Говорили даже, будто он уехал из Нью-Йорка с мисс Фанни Ринг. Впрочем, судя по тому, как держалась миссис Бофорт, это представлялось маловероятным.