Стефан Цвейг - Цвейг С. Собрание сочинений. Том 1

— Сегодня?.. Но почему же? — прозвучал голос Эрны.

— Не знаю. Кто его разберет? Здешнее общество его не устраивает, эти господа ему не к лицу — вероятно, он сам чувствует, как мало он подходит. Прямо позор, как он одевается — всегда в измятом костюме, с расстегнутым воротником… Ты бы сказала ему, чтобы он хоть вечером оделся поприличнее — он тебя слушается. А сегодня утром… как он накинулся на tenente 12 12 Tenente — поручик (франц.). по поводу спичек…

— В самом деле… что это было?.. Я еще раньше хотела тебя

спросить… что это было с папой?.. Таким я его никогда не видела… Я не на шутку беспокоюсь.

— Пустяки, вероятно, он был в дурном настроении… наверное, курс упал… или оттого, что мы говорили по-французски… он не выносит, когда другие веселятся… Ты не заметила: когда мы танцевали, он стоял у двери, как убийца за деревом… Уехать! Сию минуту уехать! — и только потому, что ему так хочется!.. Если ему здесь не по себе, пусть он нам не мешает веселиться… Но я не обращаю внимания на его капризы, пусть говорит и делает, что ему угодно.

Разговор прервался. По-видимому, болтая, они закончили свой вечерний туалет; совершенно верно: дверь открылась, они выходили из комнаты; щелкнул выключатель, свет погас.

Старик неподвижно сидел на оттоманке. Он слышал каждое слово. Но удивительно: ничто не причиняло ему боли, ни малейшей боли. Неугомонный часовой механизм, который еще недавно так невыносимо стучал в груди, теперь стоял неподвижно; должно быть, он сломался. Ничто не изменилось от этого резкого прикосновения. Не было ни гнева, ни ненависти… ничего… ничего… спокойно он привел в порядок свой костюм, осторожно спустился с лестницы и сел за их стол, как будто чужой.

* * *

Он не разговаривал с ними в этот вечер, но они опять не обратили внимания на это стиснутое, словно кулак, молчание. Не прощаясь, он поднялся в свою комнату, лег и потушил свет. Гораздо позже пришла его жена, после приятно проведенного вечера; предполагая, что он заснул, она разделась в темноте. Скоро он услышал ее тяжелое, беззаботное дыхание.

Старик, предоставленный самому себе, устремил свой взор в зияющую пустоту ночи. Рядом с ним что-то лежало и глубоко дышало в темноте. Ему пришлось заставить себя, чтобы вспомнить, что это тело, которое дышит тем же воздухом, что и он, некогда молодое и страстное, дало ему ребенка и было связано с ним глубочайшим таинством крови; он заставлял себя припомнить, что это теплое и мягкое тело, лежащее рядом с ним, тело, которого он мог коснуться рукой, когда-то давало жизнь его жизни. Но странно: это воспоминание не возбуждало в нем никакого чувства, и он воспринимал это дыхание точно так же, как доносящийся в открытое окно плеск волн, омывающих береговую гальку. Все это в прошлом и теперь уже не имело для него значения; теперь это было только случайное и чуждое соседство: кончено, все кончено навеки.

Еще раз он содрогнулся: тихо, как бы крадучись, скрипнула дверь в комнате его дочери. «Итак, сегодня опять», — почувствовал он легкий укол в омертвевшем, казалось, уже сердце. Еще на минуту защемило что-то, словно умирающий нерв. Но и это прошло: «Пусть делает что хочет! Что мне до нее!»

И старик откинул голову на подушку. Мягче касался мрак горящих висков, благотворная прохлада проникала в кровь. И легкий сон затуманил усталые мысли.

* * *

Просыпаясь на следующее утро, жена увидела его в пальто и в шляпе.

— Куда ты? — спросила она сквозь сон.

Старик не обернулся; равнодушно он запихивал пижаму в саквояж.

— Ты ведь знаешь, я возвращаюсь домой. Я беру с собой только самое необходимое, остальное вы можете мне прислать.

Жена испугалась. Что это? Таким она никогда не слышала его голос: холодные, жесткие срывались слова с его уст. Она вскочила с постели.

— Неужели ты собираешься уезжать?.. Подожди… мы тоже поедем, я уже сказала Эрне…

Но он отрицательно покачал головой.

— Нет… нет… не беспокойтесь.

И, не оглядываясь, он направился к двери. Ему пришлось поставить чемодан на пол, чтобы нажать ручку двери. И в этот краткий миг он вспомнил, тысячу раз он ставил чемодан с образцами перед чужой дверью, прежде чем уйти, почтительно откланиваясь и предлагая свои услуги для дальнейших поручений. Но тут ему больше нечего делать, поэтому он не счел нужным поклониться. Не оглядываясь, молча, он поднял саквояж и, звякнув ручкой, захлопнул дверь, навеки отделившую его от прошлого.

* * *

Они не поняли, мать и дочь, что произошло. Но этот резкий и решительный отъезд обеспокоил их. Тотчас же они послали ему вслед, на родину, письма с подробными объяснениями по поводу происшедшего недоразумения, — почти нежные, заботливые письма; они спрашивали, как он путешествовал, как доехал, и даже изъявляли готовность немедленно прервать свое пребывание за границей. Он не ответил. Они писали вновь, телеграфировали: ответа не было. Только из конторы была получена сумма, упомянутая в одном из писем, — почтовый перевод со штемпелем фирмы, без письма, без привета.