Ярослав Гавличек - Гелимадоэ

Мимо прошла Лида, пытливо заглянула мне в лицо. Я с трудом попытался изобразить беспечную улыбку. Прикусил губу, чтобы превозмочь волнение. Почему вдруг овладела мной такая тоска? Может, это было предчувствие?

Черный принц уносился от своих преследователей, а граммофон хрипло пел одну и ту же смешную песенку: «Пикколо, пикколо…» Копыта призрачных коней били по моему мозгу, обтрепанная кинолента прокручивалась с мучительной назойливостью. Порою на ней возникала просвечивающая звездообразная дырка. Вдруг вместо джунглей на экране появилась одинокая вилла с садом, грабители в масках дергают звонок у калитки. Прежде чем ты, несчастный соня, оденешься, они задушат ничего не подозревающую служанку, сумеют увлечь из дома хозяина, а жене его не останется ничего иного, как укрыться со своими детьми в спальне и забаррикадировать дверь. Неописуемо волнительная минута! Слава богу, в комнате у хозяйки — телефон, на другом конце провода — испуганное лицо мужа, и два полицейских уже садятся на велосипеды. «Пикколо, пикколо…» — мило щебечет граммофонная пластинка. Баррикада из столов и стульев рушится, но тут на плечо грабителя опускается тяжелая рука. Это не значит, что можно перевести дух. Вот мужчина и девушка целуются в саду; из кустов злобно поблескивают чьи-то ненавидящие глаза. Обеденный перерыв окончен, мужчина, целовавший девушку, влезает в бадью, его соперник, крутя ворот, спускает бадью в глубокий колодец. Там, внизу, в темноте, бадья повисает над водой, а человек наверху с сатанинской улыбкой вытаскивает из кармана нож, чтобы перерезать веревку. Легкий ветерок шевелит во дворе травку, видно, как покачиваются стебли, куры спокойно разгребают песок, клюют, кудахчут. Кино, правда, немое, но куры кудахчут громко. Может, это и не куры? Неужели уже утро и это во дворе под окнами судачат служанки? Уж очень оживленно они что-то обсуждают. Я не мог разобрать слов, глаза у меня слипались, их щипало от вчерашнего переутомления, побаливала голова. Да и во́рот колодца — это тоже не из кино, — какая-то женщина сноровисто качает воду из старой проржавевшей колонки. Что же, собственно, было дальше? Да, бадья с всплеском падала в воду, мужчина во тьме отчаянно барахтался на черной поверхности, к счастью, ему удалось уцепиться за выступ на срубе… Господи, но что же так взбудоражило служанок? Галдят, будто стая ворон. Я перевернулся на постели, приподнял голову, с трудом разлепил веки. В глаза ударил слепящий поток света.

— Ну и ну! Кто бы мог поверить? — изумляется внизу писклявый голосок. — Вот это сюрприз для доктора Ганзелина! В доме пусто, а на столе записка. От нее. А самой девчонки след простыл! Боже святый, как он был, наверное, потрясен!

В то же мгновение я вскочил и сел на краю кровати. Страшный киносон прервался! Я еще ничего толком не понял, но сердце мое забилось часто и тревожно.

— Что было в записке?

— А никто не знает. Он сунул ее в карман.

— Матерь божья, ну и дела! Барышня убежала с бродягой!

Голос захлебывался от восторга. Тут же послышалось недовольное бормотание — то наша старая Гата.

— Могли бы хоть это про себя держать, а то раструбили по всему городу! Приличнее-то было б промолчать.

Противный, визгливый голос подхватил:

— Да уж куда как приличнее! Ан нет, старшая с раннего утра бегает из дома в дом по деревенской площади и разносит эту новость.

Я никак не мог отыскать чулки. Проклятье, куда они только запропастились? Чулки, правда, оказались там, где были брошены вечером: потом я никак не мог натянуть штаны и долго плясал на одной ноге, прямо исполнял какой-то акробатический танец. Коленки у меня дрожали, руки тряслись, перед глазами плыли темные круги. Конечно, это Дора! Дора и фокусник! Они сбежали вдвоем. Ночью, когда все остальные были в кино. Все теперь стало мне ясно — и Дорино самопожертвование, и ее желание остаться дома, и ее задумчивость. Я слышал за стеной мерное дыхание отца. Да, было еще очень рано. Пускай себе спят, а мне ждать невмоготу! Кубарем скатившись по лестнице на кухню, я увидел Гату. Она уже вернулась домой и заливала спиртовку, готовясь варить кофе.

— Гата, — с мольбой кинулся я к ней, — это правда?

— Да уж коли весь город только об этом и трезвонит, стало быть, правда, — рассудительно ответила Гата.

Забыв надеть шапку, я выбежал на площадь. Я был уверен, что мир перевернулся вверх тормашками, что бушует потоп, дома развалились, горы рухнули и дымящаяся серная лава хлынула на город от вратенского родника. Я хотел своими глазами видеть последствия катастрофы. Ничего подобного! Площадь выглядела как обычно. Лавочница подметала тротуар перед своим порогом, на ее затылке подрагивал жидкий пучок волос. Я укрылся за столбом.