Ярослав Гавличек - Гелимадоэ

— Тебе, верно, хочется пойти на эту новую комедию? — Я меланхолически кивнул головой. — А подходит ли для тебя эта программа? — Теперь я уже понял, что он шутит. Мать снисходительно улыбалась. — Ну ладно, ладно, — утешил он меня, — вечером пойдем все вместе. — Он любовно погладил свои кайзеровские усы. Видно, сам был рад не меньше меня.

После обеда я помчался прямо к Ганзелиновым. Первой увидел Марию.

— Вы уже знаете?

— Конечно, конечно, само собой, знаем. И даже идем!

— А кто идет?

— Ну, Эмма, Гелена и я. И папа тоже.

Малышка Эмма… Ясно, это она и выпросила. Дора на сей раз не шла со всеми. Сначала она вроде как хотела идти, а потом — я не верил своим ушам — отказалась.

— Представь себе, по кухне должна была дежурить как раз Гелена, но Дора поступилась своим правом в ее пользу. Не то Гелена пострадала бы во второй раз.

Самопожертвование для Доры неслыханное! Я побежал к ней. Она бесцельно бродила по саду, заложив руки за спину, опустив голову, словно о чем-то упорно размышляя.

— Я слышал, — закричал я ей еще издали, — что вы не идете в кино, хотя и могли бы!

Она обернулась.

— Нет, я не пойду, — отрывисто бросила она. — Мне не хочется.

— Как или возможно, — подивился я, — а я думал…

— Ты думал, — ответила она, хмуря лоб, — а я размыслила иначе. — Потом, будто приняв какое-то решение спросила уже спокойнее: — Тебе не кажется, что и Гелене нужно хоть разок поразвлечься?

Петля, еще одна петля — и вот я уже рядом с ней. Смотрю с нескрываемым любопытством. Почему она так строга, как давно уже не бывала? Вдруг я вспомнил. Залился краской.

— Барышня Дора, — смиренно прошептал я, — простите меня, я не посмотрел сегодня, есть ли что для вас в дупле. Это все из-за кинематографа.

— И не надо смотреть, — резко возразила Дора. — Я лазала сама, ничего там нет. Да, знаешь что? — помолчав, прибавила она. — Я решила освободить тебя от этой обязанности. С сегодняшнего дня ты свободен. Не годится, чтобы из-за меня ты забрасывал учение и игры.

Я судорожно глотнул. У меня защипало глаза. Совершенно ясно — она на меня рассердилась. Заныл:

— Вы уж простите меня, барышня Дора, это в последний раз! Больше такого не будет, вот увидите! Примите во внимание, что до сих пор ведь я ни разу не забыл!

Она усмехнулась.

— Успокойся, я не сержусь, право, не сержусь. Выбрось это из головы, — мягко увещевала она меня. — Я расстроена совсем по другой причине.

Теперь уж я непременно захотел узнать, что ее так огорчило. Поскольку я продолжал настаивать, она отослала меня домой.

— Если не хочется домой, иди к Марии или к Гелене. Поговори с ними. Пойми, я сейчас хочу побыть одна.

Она прикрыла глаза рукой. Что-то и вправду мучило ее.

Я сделал несколько шагов, но потом опять остановился. По каким-то подсознательным мотивам мне было очень тяжело покидать сегодня Дору. Я сорвал с одной яблони скрученный листик. Внутри него оказалась извивающаяся зеленая гусеница. Я бросил ее на землю и раздавил. С упреком оглянулся на Дору, наши глаза встретились. Наверное, она поняла мою печаль, а может, ей и самой неприятно было таким образом меня прогонять. Она ласково поманила меня пальцем. В мгновение ока я очутился возле нее.

— Ну что ж, — сказала она слабым, прерывающимся голосом и несколько раз повторила. — Ну что ж! — Положила обе руки мне на плечи, заглянула в лицо. Почудилось мне или на самом деле в глазах ее заблестела влага? Меня это взволновало до глубины души. Дора разгладила мне волосы ото лба на обе стороны, точно хотела разделить на пробор. Помолчала.

— У вас какая-нибудь неприятность? — с сочувствием спросил я. — Кто-нибудь огорчил вас или обидел? Как рад был бы я чем-нибудь вас утешить! Да не знаю, чем.

— Нет, никаких неприятностей не произошло, никто ничего худого мне не сделал, — быстро проговорила она с какой-то болезненной улыбкой. — Правда, правда. А ты славный мальчуган. Очень славный. Я не всегда обращалась с тобой так, как ты того заслуживал. Думаю, частенько обижала. Прости меня, пожалуйста.

— Барышня Дора, — бормотал я, — барышня Дора… — Я хотел сказать, что слова ее отдаются во мне печалью, а похвала звучит так, будто она прощается со мной. Но Дора не дала мне договорить. Взяла за плечи, круто повернула к себе спиной.

— Ну, а теперь ступай, — ласково промолвила она. — Слышишь? Ступай же. — И легонько подтолкнула вперед.

Я неохотно подчинился. На языке у меня вертелось множество невысказанных вопросов. Почему она так странно вела себя? Откуда такой не свойственный ей ласковый, материнский тон? У меня защемило сердце. Я присел на порог Ганзелинова дома, где еще так недавно радовался предстоящему вечернему киносеансу. Дора садом спускалась к Безовке. Мне были видны ее голова, плечи, на которых лежал соскользнувший с головы красный платок, затем лишь только грива ее черных волос — и все. Она ни разу не обернулась.