Ги Мопассан - Иветта

Солнце уже взошло. Слуги засуетились по дому. Горничная принесла чашку шоколада. Иветта велела поставить поднос на стол и заявила:

— Передайте маме, что я нездорова и не встану до отъезда гостей. Я не спала всю ночь и попытаюсь подремать, а потому прошу не беспокоить меня.

Служанка в недоумении смотрела на мокрое платье, брошенное на пол, точно тряпка.

— Неужели вы выходили, мадмуазель?

— Да, я гуляла под дождем, мне хотелось освежиться.

Горничная подобрала юбки, чулки, выпачканные ботинки и унесла всю эту одежду, промокшую, как отрепья утопленника, брезгливо перекинув ее через руку.

А Иветта стала ждать, не сомневаясь, что мать придет к ней.

Маркиза поспешила прийти; она вскочила с постели при первых же словах горничной, потому, что ее не покидала тревога после того, как в темноте раздался крик: «Мама!»

— Что с тобой? — спросила она.

Иветта взглянула на нее и пролепетала:

— Я…я…

Жестокое волнение вдруг нахлынуло на нее, и она захлебнулась от рыданий.

Маркиза удивилась и повторила вопрос:

— Да что это с тобой?

И тут, забыв все свои планы, все заготовленные фразы, девушка закрыла лицо руками, всхлипывая:

— Ах, мама! Ах, мама!

Маркиза неподвижно стояла подле кровати, плохо соображая от волнения, но тонким чутьем, составлявшим ее силу, угадывая почти все.

Слезы мешали Иветте говорить; тогда мать, предчувствуя грозное объяснение, вышла из себя и резко сказала:

— Ответишь ты мне, наконец, что с тобой такое?

Иветта еле выговорила:

— Ах, мама!.. Сегодня ночью… я видела твое окно.

Маркиза, сильно побледнев, отрезала:

— Ну и что ж?

А дочь все твердила сквозь слезы:

— Ах, мама, мама!

Страх и смущение маркизы перешли в гнев, она пожала плечами и повернулась к дверям.

— Право же, ты не в своем уме. Когда опомнишься, позови меня.

Но девушка внезапно отняла руки от лица, залитого слезами.

— Нет! Постой… мне нужно сказать тебе… Обещай мне, что мы уедем… уедем вдвоем, далеко-далеко, в деревню, и будем жить, как крестьянки; и никто не должен знать, что с нами сталось! Скажи, что ты согласна, мама, прошу тебя, умоляю, скажи, что ты согласна.

Маркиза так и застыла посреди комнаты. В жилах ее текла горячая кровь простолюдинки. Но стыд и материнское целомудрие примешивались к неопределенному чувству страха и ожесточению пылкой женщины, чья любовь поставлена под угрозу, и она вся дрожала, не зная, просить ли прощения, или дать волю ярости.

— Я тебя не понимаю, — сказала она.

Иветта прошептала снова:

— Я видела тебя… сегодня ночью… Мама… не надо этого… Ты не подумала… Мы уедем вдвоем. Я так тебя буду любить, что ты утешишься…

Маркиза Обарди произнесла дрожащим голосом:

— Слушай, дочь моя, есть вещи, которых ты еще не понимаешь. Так вот… запомни… запомни твердо… я тебе запрещаю говорить мне о… о… о них.

Но девушка, войдя вдруг в свою роль, роль спасительницы, заговорила:

— Нет, мама, я уже не дитя, я имею право знать. И я знаю, что мы принимаем людей с дурной репутацией, авантюристов, знаю также, что нас за это не уважают. Я знаю еще и другое… Так вот, надо это прекратить, понимаешь? Я так хочу. Мы уедем куда-нибудь далеко-далеко, ты продашь все драгоценности. Если нужно, мы будем работать и жить, как живут порядочные женщины. Если я найду себе мужа, — тем лучше.

Мать смотрела на нее черными, злыми глазами. Она ответила:

— Ты с ума сошла. Будь добра встать и спуститься завтракать к столу.

— Нет, мама. Там будет человек, которого я больше не желаю видеть, ты понимаешь? Пусть он уйдет, иначе уйду я. Выбирай между ним и мной.

Она сидела на кровати и постепенно повышала голос, говоря, как на сцене, чувствуя себя героиней драмы, которую сочинила, почти забыв свое горе ради взятой на себя высокой миссии.

Маркиза совсем растерялась.

— Да ты с ума сошла! — повторила она, не зная, что еще сказать.

Иветта продолжала с театральным пафосом:

— Нет, мама, либо этот человек покинет наш дом, либо я уйду, но не сдамся.

— А куда ты денешься? Что ты будешь делать?

— Не знаю, не все ли равно… Я хочу, чтобы мы были порядочными женщинами.

Слова «порядочные женщины», назойливо повторяясь, возбуждали в маркизе ярость девки; наконец она закричала:

— Замолчи! Я тебе запрещаю так говорить со мной! Я не хуже кого хочешь, поняла? Я куртизанка, это правда, и я горжусь этим; порядочные женщины мизинца моего не стоят.

Потрясенная Иветта смотрела на мать и лепетала: