Стефан Жеромский - Бездомные

Доктор Томаш с любопытством наблюдал эту работу. Здесь машинам делать было почти нечего. Работали исключительно мускулы и молоты на длинных рукоятках. В углу цеха над чем-то трудился человек с таким торсом, с такими глыбами мускулов, что Юдым рассматривал его, словно неизвестную разновидность человека. Он видел такие горы мускулов, но только в мраморе и на рисунках. Ему казалось, что если бы эта рука поднялась, если бы этот кулак ударил в стену, то разнес бы ее тут же вдребезги. И какое это было великолепное зрелище, когда силач взял свой молот и совместно с товарищем стал соединять ударами два раскаленных конца рельсов! Доктору не хотелось уходить. С живой любознательностью смотрел он на силача, рассматривал его и перечислял про себя мускулы. Издалека следуя за инженером, он любовался торсом кузнеца.

– Вот это тоже сильный парень! – сказал его спутник.

– Который?

– А вот этот…

Рядом с могучим кузнецом, повернувшись, боком стоял человек – молодой, лет двадцати восьми на вид, с таким прекрасным лицом, что Юдым, увидев его, остановился как вкопанный. Это было худощавое лицо, с правильными резкими чертами, словно из кости вырезанными. Верхнюю губу оттеняли черные усики. Человек этот был худ, но как-то удивительно изящно сложен. Движения у него были небыстрые, но уверенные, точные и гармонические.

– Неужели это тоже кузнец? – шепнул Юдым. – По сравнению с Геркулесом он выглядит как жук.

– Э, не так уж он плох… – улыбнулся его спутник.

Вскоре худощавый рабочий, когда пришла его очередь, поднял свой молот и стал бить. Лишь тогда Юдым увидел… Молот описывал длинную дугу и бил по железу с оглушительной мощью. Обнаженные руки выбрасывали его вправо и назад и наносили плите боковой удар, начинающийся от самой земли. Корпус Держался прямо, словно не принимал участия в работе. Лишь бедра вздрагивали каким-то минимальным движением, которое показывало, как велика его сила, да мускулы лопаток натягивали рубашку. Снопы искр, как голубые и золотистые звезды, летели из-под молота. Они окружали великолепную фигуру рыцаря будто ореолом, присущим огромной силе и дивной красоте. Ударив в последний раз, молодой кузнец плавной поступью отошел в угол, оперся на рукоять и стал насвистывать сквозь зубы. Капли пота выступили на его лбу и струями стекали по закопченному лицу.

Из кузнечного сарая был вход в железолитейный и сталелитейный цеха. Дым медленно обугливающейся соломы, запах всяческих кислот, душный, окончательно потерявший свои естественные свойства воздух наполняли эти помещения – черные, как могила, дышащие пламенем. Земляной пол, изрытый и истоптанный, дымился и обжигал ноги. Черные, израненные стены содрогались, будто от вечной боли. В одном углу огромного сарая стоял сосуд в форме груши, широкий у основания и сужающийся вверху, где было небольшое отверстие. Эта огромная реторта вращалась на горизонтальней полой оси, через которую вводился внутрь ее воздушным насосом нагретый воздух. Сосуд этот мог наклоняться так, что сквозь верхнее отверстие выливалось в надлежащий момент все его содержимое. Когда Юдым вошел в цех, «бессемерова груша» стояла перпендикулярно, загруженная слоями руды и кокса. Был пущен ток воздуха, нагретого до восьмисот градусов, он ворвался в грушу снизу, дуя с огромной силой. Тут из отверстия стала взлетать черная копоть, сквозь которую изредка сверкало вздымающееся пламя. Дым густыми клубами заполнил цех и поплыл в распахнутые настежь огромные ворота. Но взвивающийся со все большей быстротой дым становился все белей и тоньше. По временам в его толще проносились миллиарды звезд. Когда же весь кокс сгорел, в снопы этих искр стало с ужасающим шумом врываться огромное пламя, длинное, вздрагивающее. Сперва оно было красное, затем стало бледнеть, голубеть и наконец приобрело какой-то неведомый ослепительный цвет. Чуть ли не в самом огне, прямо возле «груши», стояло несколько человек с молодым техником во главе. Искры прожгли поля его шляпы, испортили костюм. Лицо его было поднято к пламени. Налитые кровью глаза исследовали цвет огня, чтобы узнать, готова ли сталь.

Выждав нужную минуту, он приказал бросить в пасть сосуда кремний, который при температуре в 1400 градусов механически смешивается с железом.

Пламя безумствовало. Его столб, сужающийся кверху наподобие обоюдоострого меча, издавал сдавленный рев – и летел. Казалось, этот огонь сорвется со своего места и взовьется вверх. Глаза не в силах были переносить нестерпимый блеск, наполнивший мрачное помещение.