Джон Фаулз - Энигма

— Только в течение этого лета. Три месяца, то есть с Питером.

— А с его отцом?

— Раза два-три мы ездили в величественное баронское жилище. Был званый вечер в лондонской квартире. Иногда обед или ужин в ресторане. Вроде последнего. Я же была просто подружкой его сына. И, честно говоря, совсем его не знала.

— Он вам нравился?

Она улыбнулась и немного помолчала.

— Не очень.

— Почему же?

— Тори. Меня воспитывали не в том духе.

— Справедливо. И ничего больше?

Она со смешком посмотрела на траву.

— Я как-то не представляла, что вы будете задавать такие вопросы.

— И я тоже. Импровизирую.

Она бросила на него удивленный взгляд, словно не ожидала подобной откровенности, потом снова улыбнулась. Он сказал:

— Все факты мы уже собрали. И теперь выясняем, как к нему относились люди.

— Собственно, дело не столько в нем. Просто их образ жизни.

— То, что ваш друг назвал притворством?

— Но только они не притворяются. Они просто такие, верно?

— Вы мне позволите снять галстук?

— Пожалуйста. Само собой.

— Я провел весь день, грезя о воде.

— Я тоже.

— Ну, по крайней мере у вас тут она есть. — Они проходили мимо дамского пруда за непроницаемой оградой из деревьев и кустов. Он сухо усмехнулся ей, сворачивая галстук. — За определенную цену.

— Лесби? Откуда вы про них знаете?

— Я начал службу с патрулирования тут неподалеку. Хэверсток-Хилл.

Она кивнула, а он подумал, как это просто… или может быть просто… когда они обходятся без обиняков, говорят прямо, что знают и думают, и живут действительно сегодня, а не пятьдесят лет назад, и произносят вслух то, что он чувствовал, но почему-то не умел сказать даже самому себе. Он тоже вырос, не слишком жалуя Филдингов и этот образ жизни. Когда проходишь обработку мозгов и ленишься думать, то начинаешь заглатывать шкалу ценностей цветных приложений к воскресным газетам, предрассудки твоего начальства, твоей профессии и забываешь, что есть люди с самостоятельным мышлением и независимостью, которые видят все это насквозь и не боятся…

Неожиданно она сказала:

— Это правда, что там избивают грязных стариков?

Его резко сбросили с небес на землю, и он был ошарашен больше, чем показал, будто шахматист, который нацелился на пешку противника и вдруг получает мат в один ход.

— Возможно. — Она глядела на траву. Секунды через две он сказал: — Я обычно давал им чашку чая. От себя.

Однако пауза была замечена.

— Извините. Мне не следовало спрашивать об этом. — Она посмотрела на него искоса. — Вы не очень ополицены.

— Мы к такому привыкли.

— Просто я как-то слышала. Извините, я… — Она покачала головой.

— Ничего. Мы с этим уживаемся. Сверхреакция.

— И я перебила…

Он перебросил блейзер через плечо и расстегнул рубашку.

— Мы пытаемся установить, не разочаровался ли он в этом образе жизни. Ваш друг сказал мне, что у его отца не было нужной смелости… ни смелости, ни воображения, чтобы уйти от всего этого.

— Питер так сказал?

— Его собственные слова.

Она ответила не сразу.

— Он был одним из тех людей, которые иногда словно находятся еще где-то. Понимаете? Словно они действуют чисто механически.

— И что еще?

Новая пауза.

— Опасный не то слово — но кто-то очень держащий себя в руках. Чуточку одержимый? Я говорю о человеке, которого нелегко остановить, если он внушил себе, как ему надо поступить. — Она слегка шлепнула себя по щеке с упреком по своему адресу. — Мне трудно выразить… Меня просто удивило, что Питер…

— Продолжайте.

— Глубже ощущалось что-то закрепленное, окостенелое. По-моему, это могло породить смелость. И отвлеченность, которая иногда в нем сквозила, будто он не здесь, а где-то еще. Что указывает на воображение своего рода? — Она сморщила нос. — Мечта детектива.

— Нет, это может помочь. Ну а последний вечер? У вас возникло впечатление «где-то не здесь»?

Она покачала головой.

— Как ни странно, он казался благодушнее обычного. Ну… да, благодушнее. Это как-то с ним не вязалось, но…

— Получал искреннее удовольствие?

— Это не выглядело только вежливостью.

— Как кто-то, принявший решение? И радующийся ему?

Она обдумала его слова, уставившись на траву. Они шли очень медленно, будто в любую минуту могли повернуть назад. Она покачала головой.

— Не знаю. Честно. Во всяком случае, никаких скрытых эмоций. Ничего отдаленно похожего на прощание.

— Даже когда он прощался?

— Он поцеловал меня в щеку и, кажется, похлопал Питера по плечу. Точно не скажу. Но что-нибудь необычное я бы непременно заметила. То есть его настроение было чуть-чуть необычным. Помню, Питер сказал что-то, что к старости он начинает смягчаться. Такое ощущение было. Что он старался быть с нами поласковее.