Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Допустим, ты вправе проучить Сурджита, — возразил я, — но при чем тут Шукла? Она-то чем перед тобой провинилась?

— Так, по-твоему, она ничем не провинилась? — Он со стуком поставил стакан на стол. — Если уж она не провинилась, так кто же тогда провинился? Теперь этот человек имеет право считать себя моим родственником! А по чьей вине? Нет, эту девицу я ненавижу в не меньшей мере.

Я столь же решительно стукнул стаканом о стол.

— А я считаю ее совершенно ни в чем не повинной! Не она навязала тебе в друзья человека, которого ты так ненавидишь, напротив, ты сам ввел его в ее жизнь. Конечно, теперь он ей муж, но ведь до того он был твоим приятелем, не так ли? Это ты привел его в дом. Это ты уехал в Лондон, бросив Шуклу и Нилиму на его попечение. Тогда именно он казался тебе единственным твоим другом и благодетелем. Но раз ты сам считал его превыше всех своих друзей, зачем теперь винишь во всем эту неопытную девушку? Если даже тебе самому не удалось распознать истинное его лицо, могло ли это сделать совсем юное существо? Разве не по твоему настоянию она порвала отношения с Дживаном Бхаргавом? Сумел ли ты сам по достоинству оценить окружавших тебя людей? Дживан Бхаргав казался тебе мелким и ничтожным, потому что он был простодушен и молчалив. Но зато очень пришелся по вкусу тот, кто таскался к проституткам и кто бросил одну свою жену в Лахоре, а другую в Джаландхаре…

Возможно, гнев завел бы меня очень далеко, но я вовремя умолк. Я ведь понимал, что имя Дживана Бхаргава только прикрытие для меня, — говоря о нем, я все время имел в виду себя.

— Но я не знал, что он шатался по проституткам, — растерянно пробормотал Харбанс, уязвленный, по всей видимости, в самое сердце. — Мне об этом раньше никто не говорил…

— И никто тебе не сказал, что двух жен он уже бросил?

— Я знал только одно — что однажды он уже был женат, — ответил Харбанс виновато.

— Ты знал это и тем не менее?.. — Мне почудилось, что стены закачались и стремительно падают на меня… Я не ожидал, что мое самое мощное оружие окажется столь недейственным. Ошеломленный, я недоумевающе уставился на Харбанса. Но перед страстным моим натиском его собственный гневный порыв уже ослабел и угас.

— Я полагал, что он обладает достаточным чувством ответственности и потому…

Он умолк. Руки и глаза его беспокойно шарили по сторонам, будто что-то ища.

— И потому?.. — Мне вдруг захотелось разбить свой стакан вдребезги или швырнуть в лицо Харбансу.

— Мне и в голову не приходило, что он способен таким образом использовать мое отсутствие, — продолжал он. — И все-таки… И все-таки еще в большей степени я осуждаю эту девицу! Почему она не хотела дождаться моего возвращения? Могла же она хотя бы в письме обратиться ко мне за советом? Будь у нее в душе хоть чуточку уважения ко мне, разве решилась бы она без моего ведома на такой шаг? Нет, она не спросила меня, она совершила тяжкий проступок, и я никогда не смогу ее простить!

— Ты видишь только одно — она поступила не так, как диктует тебе твоя собственная мораль, но не хочешь понять, что ты виноват перед ней в еще большей степени…

Голова его вдруг поникла и упала на грудь. Но он продолжал пристально смотреть на меня исподлобья — наверно, так смотрел на Брута пораженный ударом кинжала Цезарь. Он не ожидал от меня столь жестокого обвинения.

— Но по крайней мере, — произнес он наконец, — по крайней мере признай, что всего этого не должно было случиться…

— Нет, напротив, я считаю все случившееся абсолютно закономерным. Иначе и быть не могло!

— Ты несправедлив ко мне, — с усилием проговорил Харбанс. — Не ожидал, что ты будешь разговаривать со мной в таком тоне…

Я уже сожалел, что позволил себе высказаться чересчур откровенно. В конце концов, разве все это не их сугубо семейное дело? При чем здесь я? Кто дал мне право на обвинительные речи? Я заерзал на месте, мне не терпелось как можно скорей покинуть этот дом! Подходящий предлог представился тут же — на пороге, протирая ладонями заспанные глаза, неожиданно появилась Нилима.

— Ну что, — сказала она, скрывая зевоту, — всю ночь собираетесь проговорить? Я даже успела вздремнуть.

— Иди себе и спи, — сердито пробормотал Харбанс. — Мы не виделись десять лет. Понадобится, и до утра проговорим.

Но я уже поднялся с кресла, не желая упускать удобный случай ретироваться.

Харбанс долго уговаривал меня не уходить, — видимо, у него многое накипело на душе. Однако я твердо стоял на своем. В конце концов Харбанс накинул халат и пошел проводить меня до автобусной остановки. Все время, пока мы ждали автобуса, он уговаривал меня не исчезать надолго. Когда автобус поравнялся с «Воротами Индии», мне почему-то вспомнились туманные фразы Харбанса о каких-то его отношениях с мисс Шривастав, и я жалел, что не расспросил его о них подробней. Я был настолько поглощен своими собственными переживаниями, что забыл о профессиональных, журналистских интересах…