Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

То, что ты сообщила о Сурджите, безмерно огорчает меня. В общем, что бы там ни было, приезжай, а если возможно, возьми с собой и Шуклу. Будь моя воля, я не позволил бы вам остаться в Дели ни на один день. Ради бога, немедля посоветуйся обо всем с би-джи и как можно скорей прими решение. Не скрывай от нее ничего, она непременно что-нибудь придумает. Обещаю, если приедешь, ничем не огорчать тебя, и без того я уже сделал тебя достаточно несчастной. Срочно устраивай все дела и выезжай. О жилье для троих я позабочусь заранее. В крайнем случае первые дни вы сможете пожить у «мамочки». Правда, она теперь тоже в расстройстве, потому что Бала потеряла аппетит. Но общение с вами пойдет ей на пользу, пусть немного отвлечется от забот. Если сегодня буду у нее, все ей расскажу.

Так сообщи же скорей, когда приедешь. В последние дни не знаю покоя ни минуты, душа вся горит. Жду твоего ответа с крайним нетерпением.

Горячо-горячо любящий тебя,

Я положил густо исписанные листки на разделявший нас столик. Пока я читал их, Нилима не отрываясь смотрела мне в лицо, ловя в нем каждый оттенок выражения. В ее широко раскрытых глазах были острое нетерпение и затаенная печаль.

— Ну так что? — торопливо, не дав мне ни минуты на раздумье, спросила она.

Читая письма, я не переставал напряженно, до головной боли, думать о своем и потому не сразу нашелся что ответить. Я смотрел в окно — туда, где еще так недавно виделись мне нежные белые перышки, подолгу парившие в воздухе и постепенно таявшие, обращаясь в мелкие блестящие точки…

— Ты считаешь, что я должна ехать? — настойчиво спрашивала Нилима таким тоном, будто от моего «да» или «нет» зависела ее судьба.

— Да, думаю, что тебе нужно ехать, — ответил я. — Если, конечно, найдутся деньги на билет. А других препятствий у тебя просто быть не должно.

— Ну, допустим, что с деньгами все устроится, — произнесла она задумчиво. — На ту сумму, что дала мне би-джи для поездки в Майсур, как раз можно добраться до Лондона. Но весь вопрос в том, что же будет после?

— То есть ты хочешь сказать, что если вы вдвоем уедете в Лондон, вам не на что будет там жить? — спросил я, продолжая думать о своем — мне хотелось скорее покончить с мучительной неопределенностью в моей душе. Она поедет в Лондон одна или?..

— Ты сказал, «вдвоем» — это значит, с Шуклой? — переспросила Нилима. — Но как же она может ехать? Уж ей-то, во всяком случае, нужно остаться дома. Если поеду я, это понятно, а ей чего ради ехать? Бросить колледж и мчаться в Лондон только для того, чтобы жить с нами? Нет, нет, би-джи ее не пустит — она еще учится, да к тому же у нее свадьба на носу. И надо же понимать: в Лондоне нам и самим не прокормиться, чем же мы будем платить там за ее обучение в колледже? Харбанс просто сумасшедший!

Я снова с жаркой надеждой уставился на пачку писем, словно предо мною был сам Харбанс и я молил его как можно скорей вытребовать в Лондон вместе с Нилимой и Шуклу… Пусть она поживет там лет пять, а тем временем и я…

— Твой чай совсем остыл, — прервала Нилима мои тягостные размышления. — Ну вот, подумай как следует и скажи, как бы ты поступил на моем месте. А я пока заварю для тебя свежего чаю.

Я так и не понял, из-за чего ушла Нилима — то ли и вправду из-за чая, то ли по какой-то иной причине. Я опять взял в руки письма и торопливо, как студент, листающий перед экзаменом учебник, начал просматривать их. Неужели все это написал Харбанс — тот самый Харбанс, чьи разрозненные, небрежные записи с трудом разбирал я несколько месяцев назад? Неужели автором тех неуклюжих, запутанных фраз и этих прекрасных по слогу писем был один и тот же человек? Там чуть не каждую фразу сопровождал жирный, сделанный красным карандашом, вопросительный знак, а здесь… Может быть, эти письма сочинил не тот Харбанс, какого знаю я, а совсем-совсем другой, живущий в его облике человек? Или в них нашли себе выход его беспокойство, его отчаянье, а он лишь сыграл роль бесстрастного их регистратора? Если бы в каждой строке не сквозил характер Харбанса, я мог бы даже предположить, что она посылал Нилиме чужие, воровски перехваченные письма. «С тобой или без тебя — в любом случае жизнь кажется мне невозможной», «А здесь только снег, туман и дым. Кажется, что и сам город соткан из сгустившегося дыма», «В душе моей зародилась странная пустота — она разрастается там с неумолимой жесткостью, от которой вянут и осыпаются нежнейшие волокна моего внутреннего естества», «Я способен лишь анализировать и осуждать, но не создавать…» — разве это язык того Харбанса, какого знал я раньше?