Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Что, лала, это и есть твоя знакомая из Бомбея?

— С чего вы взяли, бхабхи, она вовсе не из Бомбея, здесь у меня есть друг, а это его жена, — объяснил я торопливо и шагнул к двери.

— Ты идешь в город? — опять остановила меня тхакураин, схватив за руку. — Может, тебе нужно немного деньжат, а? — И она суетливо принялась развязывать узел на своем платке. — Вот тут у меня четыре или пять рупий. Хочешь, возьми…

— Не нужно, бхабхи, есть у меня деньги, — ответил я с тем же нетерпением и почти выбежал из комнаты.

Когда мы с Нилимой вышли в переулок, соседи опять уставились на нас, а кое-кто от любопытства даже привстал на цыпочки. Глаза покупателей, толпившихся возле лотков с овощами, тоже с откровенным интересом обратились в нашу сторону. Нилима, как всегда, была одета изысканно, волосы ее были уложены в красивую прическу, но здесь, в переулке, это казалось совершенно неуместным, а все ее косметические причуды на фоне привычной нищеты и убожества выглядели удивительно несообразно и даже дико. Скромные золотые сережки, украшавшие ее уши, казались здесь умопомрачительной роскошью. Осторожно лавируя между лужами и кучами мусора, Нилима говорила мне:

— Знай я все это заранее, ни за что бы не пришла сюда! Когда ты ушел умываться, ко мне подошла какая-то толстая женщина. Знаешь, о чем она меня спросила? «А кем, — говорит, — ты приходишься нашему бабу-сахибу [43] Бабу-сахиб — почтительное обращение к образованному человеку. ?» Представляешь?

Мне стало смешно.

— Что же ты ей ответила?

— А то и ответила, что ты мой друг. Что еще я могла сказать?

Я решил, что женщина, пристававшая к Нилиме, непременно была мать Гопала. Мне вспомнилось, как в те дни, когда у меня сделалась горячка и я долгие часы одиноко валялся в своей каморке, время от времени надо мной склонялась мать Гопала и, жадно оглядывая мое исхудавшее тело, повторяла одни и те же слова: «Может, лала-джи, у тебя здесь есть какая-нибудь подружка? Вот видишь, ты заболел, кому бы, как не ей, ходить за тобой!» Помолчав, она тихонько добавляла: «А хочешь, так и я поухаживаю?» И лишь с помощью довольно длинных отговорок мне удавалось избавиться от ее навязчивости.

— Неужели все эти женщины и девушки, что стояли у ворот, живут в одном и том же доме? — допытывалась Нилима.

— Почему только женщины? А их отцы, братья, сыновья?

— Столько народу живет в одном доме?

Эти расспросы раздражали меня. Неужели, думал я, Нилима не имеет даже приблизительного представления о жизни простых людей? Ведь не разыгрывает же она меня!

— Мне было тяжело находиться среди них даже эти десять минут, — заключила она, снова содрогнувшись всем телом.

Пробившись сквозь густую толпу, осаждавшую зеленщиков, мы выбрались наконец из переулка. Окинув нас оценивающим взглядом, продавец бетеля Самду повернулся к сидящему рядом приятелю и сказал:

— Вот видишь, дорогой, если уж говорить о настоящих женщинах, так все они в Новом Дели. А что наши женщины? Как есть коровы! Что корову доить, то и с ними тешиться…

Только когда мы вышли на относительно широкую и чистую улицу в соседнем квартале Харпхуль, Нилима набрала воздуха в легкие и, поведя плечами с таким видом, будто сию минуту выбралась из узкого темного колодца, с облегчением выдохнула его:

— Уф!

Но потом долго еще оглядывала свои изящные сандалии, на которые налипла жирная грязь.

Когда мы пришли в дом Нилимы, она прежде всего приготовила чай. Лишь выпив целую чашку и тем самым как будто навсегда зачеркнув в своем сознании тот ужасный переулок в Мясницком городке, она сказала:

— К тебе я пришла только потому, что нахожусь сейчас в весьма затруднительном положении и никак не могу решить, как из него выйти. Если ты помнишь, я просила тебя прийти к нам, но ты остался глух к моей просьбе.

— Прости, в редакции теперь так много работы, — виновато пробормотал я. — Прихожу домой чуть ли не ночью.

Собственно, это и не было неправдой. Даже вчера, несмотря на субботний день, я ушел из редакции только в половине седьмого вечера, притом оставил на столе целую кипу невычитанных гранок.

— Понимаешь, Харбанс просит меня приехать к нему, а я никак не могу решить, нужно ли это делать, — объяснила она.

— Как, он и тебя туда зовет?

Меня удивило, как быстро Харбанс переменил свои планы, о которых совсем недавно говорил с такой решительностью.

— Дело в том, что я уже совсем готова к поездке в Майсур, и если не поеду сейчас, значит, не поеду никогда. Я наперед знала, что с первых же дней Харбансу будет: там ужасно одиноко. Ничего, пусть поживет на чужбине один, немного успокоится, все взвесит, а тем временем и я закончу курс «бхарат-натьяма». Мне ужасно повезло, я нашла замечательного гуру [44] Гуру — учитель; здесь — наставник в классическом индийском танце. в Майсуре, глупо упускать такую редкую возможность.