— Да, помню. Твой герой — Рамеш Кханна — несколько лет страдал от любви к красивой девушке, а после женитьбы стал втайне мечтать о том, чтобы освободиться от нее…
— Ну так вот, — перебил меня Харбанс, — имя героя я взял с потолка, только для романа. На самом же деле мне хотелось написать о себе.
Во мне что-то дрогнуло; молча, затаив дыхание, я смотрел в лицо Харбансу. Он тоже молчал, по-прежнему блуждая взглядом в глубине тумана. Столько раз гуляли мы с ним по ночному городу, столько вечеров провел я в их доме и был уверен, что Харбанс и Нилима добрые друзья и жизнь их совершенно счастлива. Больше того, я был убежден, что если вообще возможно счастье в семейной жизни, то только таким оно и должно быть!..
— Но мне бы и в голову не пришло, что вы…
Харбанс не дал мне договорить.
— Вот так все мы судим о жизни других людей! — воскликнул он возбужденно. — А на самом деле… На самом же деле мне следовало решиться на такой шаг еще года полтора назад. Уже тогда я должен был уехать!
— Неужели положение настолько серьезно, или же ты…
Он только пожал плечами и снова затерялся взглядом где-то высоко, в клубящемся тумане. Я тоже, опершись на локти, принялся рассматривать тучи, которые сами по себе составляли целый мир — печальный, молчаливый мир гигантских перемежающихся масс света и тьмы, мир беспокойный, меняющий каждый миг свои очертания и все же кажущийся неизменным в своем унылом однообразии. Вглядываясь в него, я представлял себе в его недрах всевозможные картины, как делал это в далеком детстве, в школе, когда, сидя перед классной доской, мысленно вырезал в ее черной глубине рельефные фигуры слонов, лошадей или воображаемых, фантастических животных.
Мы еще долго лежали на траве. Я молча растирал, между пальцами пахучие травяные стебли и листья. Потом Харбанс приподнялся, лег на живот, уперев локти в землю, и заговорил. Я внимательно слушал его, но так ничего и не понял. То, о чем поведал мне Харбанс, было, на мой взгляд, делом совершенно обычным, и только тон его рассказа позволял думать, что за туманными рассуждениями крылось нечто из ряда вон выходящее. И это нечто ему никак не удавалось выразить с достаточной ясностью — точно так же, как не умел он выразить свои мысли на бумаге.
Вот что уловил я из длинной исповеди Харбанса. Вечером он поссорился с Нилимой из-за Дживана Бхаргава — тот пришел к ним перед ужином и стал уговаривать Харбанса пойти с ним в кафе. Вечер был холодный, и Харбансу совсем не хотелось выходить из дому, но Бхаргав продолжал настаивать, уверяя, что непременно должен объясниться по весьма важному делу. Тогда вмешалась Нилима — она сказала, что, видимо, Бхаргав пришел к ним неспроста и нельзя оставить беднягу в таком состоянии. На улице Харбанс вдруг обнаружил, что вышел из дома в легких сандалиях, но возвратиться, чтобы надеть носки или переобуться, не захотел и оттого рассердился пуще прежнего. Они зашли в кафе «Волга». Там Бхаргав стал бормотать что-то маловразумительное, но когда наконец Харбансу это надоело, несчастный художник, заикаясь, объяснил, что просит у него позволения жениться на Шукле…
Дойдя до этого места в своем повествовании, Харбанс резко поднялся и сел.
— Ну тут я ему и задал жару! Как же, говорю, тебе не совестно даже говорить об этом? Ты что же, не знаешь, сколько лет Шукле? Ведь ей едва минуло семнадцать! И ты хочешь, чтобы эта девочка вышла за тебя замуж? Не думал, что ты такой эгоист, такое ничтожество! Значит, говорю, ты поддерживал знакомство с нами только из корысти?
— Погоди, но ведь… — начал было я, но Харбанс прервал меня.
— Я заявил ему, что с этого дня между нами не может быть ничего общего. Я запретил ему приходить к нам и даже встречаться с нами на улице. Ты сам понимаешь, Мадхусудан, я не мог поступить иначе. Что это за лицемерие! Люди для вида морочат мне голову умными разговорами об искусстве и культуре, а на самом деле у них одно на уме — малолетние девушки из моего же дома!
— Но разве в каком-то смысле не было решено, что…
— Кто тебе это сказал? — оборвал меня Харбанс, распаляясь еще больше. — Неужели, по-твоему, я могу допустить, чтобы совсем юная девушка вдруг обременила себя семьей, детьми, домашними хлопотами? Да я, может быть, ночей не сплю, думая о ее будущем! Начать с того, что я уже решил устроить ее в колледж Морриса, учиться музыке.
Итак, с одной стороны, Харбанс намерен устроить Шуклу в колледж, а с другой, он собирается не сегодня-завтра уехать за границу — он даже не понимал, как мало было логики в его речах, если взглянуть со стороны! Лицо его пылало гневом, можно было подумать, что и сейчас перед ним сидит Бхаргав и это ему в лицо бросает он свои страстные обвинения…
Читать дальше