Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Прежде сам скажи: не ты ли это сочинил донос на наш дом? — спросила тхакураин, глядя мне прямо в глаза.

— Донос? Какой донос?

— Ну вот, я же говорила всем, что Мадхусудан-бхайя не способен на такую подлость! — радостно воскликнула тхакураин. — А они затвердили одно — «он да он». Это, говорят, он тогда к нам приходил со своей окаянной машинкой для фотографий! Ну, поклянись же, что это не твоих рук дело, — тогда я пойду и всем рты позатыкаю.

— Погоди, бхабхи, надо же разобраться: о каком таком доносе идет речь? И с чего бы это я стал сочинять на вас доносы? Пусть бы даже и нашлись за вами какие-то грехи, но неужели, по-твоему, я пошел бы куда-то жаловаться на вас,?

— Выходит, так и есть — ты этого не делал, — заключила тхакураин, окончательно успокаиваясь. — Не зря, значит, я воевала со всеми! Я Же говорила: не мог этого сделать наш Мадхусудан-бхайя. Ну, теперь задам я им всем жару! Ишь, взялись за тебя — даже эта потаскунья, мать Гопала, туда же, со всеми заодно. Только он, говорит, и мог такое сотворить…

— Да ты толком расскажи, в чем дело?

— Дело! Тут совсем дела никудышные! — Тхакураин даже подалась вперед на своем стуле. — Какой-то подлец донес властям, что, дескать, квартал наш самый грязный во всем городе и какой, дескать, только пакости в нем нет! А ведь ты сам знаешь, это все вранье, что ни есть самое подлое! Уж не знаю, кто и составил такую кляузу, — может, из нашего переулка какой злодей? А может, и кто другой!.. И больше всего нападает он на наш дом. Прямо так и кажет на нас, и мияна упомянул, который на ситаре-то играет… Мы про это не сразу узнали, а уж только через три дня, когда власти в квартал нагрянули. И пошли ворочать — перво-наперво согнали с мест всех торговцев, что зелень и овощи в переулке продавали, а сточные канавы засыпали каким-то, слышь, черным порошком… А будет и хуже того: говорят, скоро пожалуют господа надзиратели и прикажут рушить все старые дома подчистую. Прежде всего хотят взяться за наш домой, мол, никуда уже не годен, разве что на дрова. Слышала я, будто все это дело рук нашего мияна, что на ситаре-то бренчит. Вот проклятущий, самому уже помереть впору, а туда же — норовит всему переулку жизнь отравить!.. Да только все же я думаю, не до наветов ему теперь — он ведь с того самого дня почитай что в помрачении ума… Нет, не он это!

Слушая гневные излияния тхакураин, я внутренне содрогался от жгучей досады и возмущения. Думал ли я, готовя к печати свой очерк, что дело повернется столь неожиданной стороной? Конечно, отрадно было узнать, что публикация заставила местные власти хоть чуточку пошевелиться, но вместе с тем теперь я не на шутку опасался, что и вправду из-за меня начнут разорять прибежища этих горьких бедняков… Еще больше я боялся пятна, которое грозило запятнать мою репутацию в глазах несчастных жителей целого квартала.

— Вот уж три ночи мы глаз не смыкаем, — продолжала тхакураин. — И что же это за враг такой навязался на нашу голову? С кем быть у нас такой розни? Уж разве что опять с нашим мияном… Соседи вовсе на него осерчали — вчера Гопал возьми да и сорви напрочь дощечку, где имя его обозначено! Дескать, придут господа надзиратели дом наш отыскивать, а мы и скажем, что здесь таких нет… А что, бхайя, может, и вправду миян сам написал донос — авось, назло нам, дом-то и сломают? Он ко всем этим властям куда как вхож!..

— Нет, бхабхи, это все не так! — Я мучительно соображал, как простыми словами разъяснить тхакураин сложившуюся ситуацию. — Ибадат Али здесь совсем ни при чем. Зачем ему на старости лет добиваться слома собственного жилья?

— Э, бхайя, плохо ты его знаешь! — Тхакураин в задумчивости почесала колено. — Он старый-старый, а подлый — так и норовит, хоть перед смертью, насолить нам всем. Ему, видишь, не по нутру, что мы живем в этом доме и дочка из-за нас бросила его. Никак забыть не может. На днях-то опять ему сердце прихватило — уж так лихо, а все ничего, никак на тот свет не уберегся. — Доверительно наклонившись ко мне, она заговорила вполголоса: — Тут, слышь, мужчины из нашего дома что задумали — если узнается, что донос его рук дело, так они ночью затолкают его в мешок, кинут в Джамну, да и дело с концом… А после объявят, что сам, дескать, свой дом бросил и ушел невесть куда. Раз, говорят, он к нам с подлостью, так и мы его жалеть не станем. Если же, говорят, из этого выйдет стычка индусов и мусульман, то пусть так оно и будет! — Тхакураин испуганно расширила глаза и передернулась всем телом. — А вдруг и правда, бхайя, начнется резня? У кого мужчина в доме, тем не так боязно. А нам-то что делать, научи? Мать да дочь — куда деваться? Ох, бхайя, куда ни глянешь, везде нас стерегут беды да напасти!..