Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Мы верны своему слову, — говорит Надир-шах. — Остаток жизни ты проведешь в Хиндустане.

Выступив вперед, жезлоносцы провожают своего повелителя в личные покои Мухаммад-шаха. Танцовщица склоняет голову в благодарном поклоне.

В царских покоях Надир-шах снова требует вина. Он утомлен и раздражен, он желает поскорей вернуться в Газни. Ему дела нет до чужой страны, он не хочет быть ее правителем!.. Единственное его желание — превратить бедную свою столицу в столь же блестящий и изысканно роскошный город, как и завоеванный им Дели. И это честолюбивое желание придется полной ценой оплатить самому делийскому бадшаху. Надиру нужны не жалкие образцы не виданной им прежде красоты — нет, он увезет в свою цитадель все-все, что необходимо, дабы воссоздать это чудо на новом месте. И пусть об этом позаботится поверженный в прах властитель империи Великих Моголов!

А делийский бадшах хранит робкое молчание. Собственной рукой наполняет он янтарным вином драгоценные золотые чаши и подносит их, одну за другой, охмелевшему Надиру. Да не позволит всевышний разгневать неосторожным словом грозного победителя!..

Но неспокойно в городе. В его притихших было кварталах назревает буря. Зародившись в Пахаргандже, среди ремесленников и купцов, она постепенно охватывает весь Дели. Столкнулись две непримиримые стихии. Солдаты Надир-шаха жаждут грабежа, а горожане готовы стать грудью за свое добро. Обе стороны отстаивают свои кровные права. Солдаты не могут потерпеть, чтобы кто-то препятствовал им в их привычном занятии — грабеже и разгуле. Жителям Дели вовсе не по душе столь бесцеремонное вмешательство в их жизнь и хозяйство. Брань и взаимные попреки переходят в драки, драки — в кровавые столкновения…

В полночь Надир-шаха вдруг пробуждают от сна. Военачальник возмущенно докладывает своему повелителю, что население завоеванной столицы не признает за персидскими солдатами права на грабеж. Неповиновение горожан возросло до крайней дерзости — они смеют вступать в борьбу с воинами великого шаха! Надир в гневе. Он уже забыл и о вкусе розового варенья, и о красоте индийской танцовщицы. Как, делийцы все еще не признали власть персов? Так пусть же безграничные нрава победителей будут доказаны побежденным самым жестоким образом! Пусть на много поколений вперед запомнят жители Дели, какие права обрели силой меча персидские солдаты, которых привел сюда сам Надир-шах!..

Едва восходит солнце, Надир-шах отправляется в Золотую мечеть и становится посередине молитвенного дворика. Перед шахом лежит его обнаженный меч. Пока сверкающий клинок не будет снова убран в ножны, персидское войско имеет право на беспощадную, кровавую расправу. Всякий попавшийся под руку житель Дели — от ребенка до старика — должен быть предан смерти. Любому солдату из армии Надира позволяется изнасиловать первую же приглянувшуюся ему женщину, а затем изрубить ее в куски.

Час за часом длится жестокая расправа над мирным населением. В мрачные подземелья заточены волшебные голоса, еще вчера реявшие над великой столицей. Гибнут несравненные певцы и музыканты. Одни корчатся в муках от смертельных ран, другие затоптаны в землю ногами персидских солдат, третьи извиваются на пиках. Музыка, искусство, культура… Что может противостоять острому мечу Надир-шаха, кто смеет бежать от неминуемой смерти? Живая слава и украшение Дели безжалостно растерзана и брошена на поживу бродячим псам и шакалам. Кто по воле случая остался в живых, тот уже закован в тяжкие цепи и бредет, понукаемый солдатами, по пыльной дороге в Персию. В Персию уносят Кох-и-нур. В Персию увозится старый Тахт-е-таус. В Персию, вместе с конюшими и погонщиками, уводятся слоны и кони. В Персию угоняют рабов и рабынь, певцов и художников, музыкантов и танцовщиц. В Персию уходят искусство и музыка… Ах, как сокрушается Надир-шах, что невозможно разобрать до основания и перевезти в Персию знаменитую Красную крепость и все до единого прекрасные делийские дворцы!.. Отныне самым великолепным городом мира должен стать Газни… А что же ждет Дели? Увы, жалок жребий побежденной столицы, ей суждено обратиться в огромное кладбище, и долго еще на ее широких улицах-базарах будут смердеть обезображенные трупы… Поистине, Надир-шах обессмертил себя — как страшный сон, будут вспоминать грядущие поколения делийцев кровавый его набег…

Зловонный дым застилает небо, грохочут барабаны удаляющегося персидского войска. Среди смрада и черных руин порой еще слышатся слабые, полумертвые отголоски «Миян ки тоди». Где-то вдруг прогремят и вновь умолкнут барабаны-табла. Жалобно звякнет и замрет ножной колокольчик. Последние вздохи издает мальхар — некогда торжествующая песнь в честь прихода поры дождей. Всхлипывает асавари, прежде радостный утренний гимн. Над развалинами домов осиротело блуждают души тхумрий, нежных любовных песенок, словно жалуясь: кто же теперь будет весело распевать нас, кто станет согласно вторить нашему ритму кивками головы? О, ныне все небо над Дели затянуто мраком, густым и смрадным туманом! Развеется ли он когда-нибудь в будущем? Загорятся ли снова в ласковой вечерней темноте волшебные светильники голосов? Вернется ли на свое место престарелый знаток и хранитель великого искусства пения и музыки? И станет ли когда-нибудь вновь этот зловещий черный провал над головой тем радостным, звенящим от песен небом, каким его знали делийцы прежде?