Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Деле доходит до крайности, господа! — Театральный критик Сомендра от возмущения бьет себя ладонью по лбу… — Разве я не прав в том, что постановщики «Венисанхара» просто собрали в одно место дюжину балаганных шутов? И ни один из них не имеет ни малейшего понятия, как надо двигаться актеру на сцене! Похоже, что их навербовали за час до спектакля прямо на улице, посулив каждому четыре аны за участие в пьесе. Искусство заполнения пространства сцены? Они понимают его в единственном смысле — надо бегать по этой сцене, взад и вперед, громко топоча пятками и суматошно размахивая руками. То они, черт возьми, всем скопом жмутся а углу, то вдруг кинутся на середину… Нет, это совершенно невозможно, господа! Порой, думаешь, что тут не театр, а, простите, вертеп какой-то. Признаться, я и раньше видел немало глупых пьес, но это уже вовсе ни на что не похоже!..

— А возьмите пьесу «Алкапури» — разве там был настоящий Нарада? — вторит критику Шайла-бала, начинающий драматург… Она написала уже две пьесы, ужасно гордится, ими и при каждом удобном случае заводит о них разговор. — Попробовал бы только этот актер взяться за какую-нибудь роль в моих пьесах! Я не постеснялась бы схватить его за вихор и отвести в зал для репетиций — пусть сначала поработает как следует. Теперь на сцену лезет всяк, кому не лень, даже такие «актеры», которым впору сидеть в лавочке, зерно развешивать. Ну, скажите, разве это не самое настоящее насилие над нашим театром? К этим людям я применяла бы ту же самую статью, по которой судят насильников в прямом смысле. Они еще опасней для общества, поверьте! Чистота истинного искусства, если можно так выразиться, ценность куда более значительная, чем даже чистота женщины!

— Полегче, полегче, Шайла, — с улыбкой говорит режиссер Захир, похлопав ее по плечу… — Не так громогласно об этом. Представь, что подумают люди?

И тут все взрываются хохотом. Шайла смущена. Чтобы скрыть свой конфуз, она бьет Захира кулаком по руке.

— Ну что ты за тип, Захир! — сердится она. — С тобой ни о чем заговорить нельзя. Самый серьезный разговор ты превращаешь в какой-то балаган!

— А что особенного я сказал? — притворно удивляется Захир. — Я только предостерег тебя. Я твой истинный доброжелатель, и мой долг заботиться о твоей чести, не правда ли? Я понимаю, каждое твое слово исходит из самой глубины души, но… не все же твои слушатели так целомудренны, как я!

Все снова оглушительно хохочут; теперь смеется и сама Шайла.

— Ну, Захир, — грозит она, — запомни: с сегодняшнего дня вообще ни о чем не стану разговаривать с тобой. Ладно, — можешь не считаться со мной, но подумай об этих молоденьких девушках — они ведь ждут от нас совсем другого. Зачем их-то, бедняжек, с толку сбивать?

Молоденькие девушки Мина и Сударшана — восторженные поклонницы театра, лишь недавно приобщившиеся к этому кружку, — смущенно взглядывают друг на друга и опускают глаза. Но тут берет слово драматург Сукхвант, который трижды в год бывает за границей и потому с непобедимым апломбом судит о зарубежной культуре.

— Если эти девушки, дорогая Шайла, не отделаются от кое-каких ложных комплексов, им нечего и делать в театре, уже не говоря об успехе на сцене. В них должна войти жизнь, понимаешь? Жизнь! А как она войдет в них? Нельзя стать истинным художником, не окунувшись в жизнь с головой. А ты обременяешь их юные души этими вредными предрассудками. Живи наши милые девушки в Париже, Лондоне или Мадриде, они и не подумали бы при каждом нескромном словечке стыдливо опускать глаза. Если уж из-за такой чепухи они не смеют и глаз поднять, что они собираются делать на сцене, перед зрительным валом? Прошу тебя, не внушай им подобных мыслей!

Уверенная речь Сукхванта несколько озадачивает Шайлу. Не найдя что ответить, она прикусывает губу. Девушки, с трудом оправившись от смущения, робко поднимают глаза от пола, а Захир хлопает Сукхванта по спине и весело восклицает:

— Ай да молодчина! Вот это адвокат! Вот это защита! Не будь здесь тебя, я и сам бы сейчас, наверное, сгорел от стыда.

— А я вам скажу, — снова идет в атаку Шайла, — а я вам скажу, что индийские девушки не должны стыдиться своей способности опускать глаза. Им, напротив, нужно гордиться ею! Тебе, Сукхвант, по вкусу парижские да мадридские ветреницы — вот и ступай к ним, а мне, представь, милее наши индийские скромницы. Вот уж ни за что не хотела бы, чтобы они сделались такими же бесстыжими!

Окончательно сбитые с толку Мина и Сударшана недоуменно смотрят друг на друг. Они так и не поняли, хорошо или плохо поступили, через силу заставив себя поднять глаза. Но тут Сукхвант, опершись обоими локтями за стол, принимается развивать свою теорию дальше. В ответ на выпад Шайлы он выкладывает целый ворох доказательств и аргументов, уснащая их таким множеством примеров и воспоминаний о своих заграничных поездках, что до конца вечера уже никому не удается вставить в его речь ни слова…