Марк Галлай - Полоса точного приземления

Сам факт возникновения этой филологической экспресс-дискуссии свидетельствовал о том, что на борту - порядок. Была бы какая-нибудь неполадка или хотя бы подозрение на нее, и, конечно, никто правильным произношением слова «шасси» не поинтересовался бы. Отметив про себя это приятное обстоятельство, Литвинов тем не менее вернулся к проблемам, требовавшим внимания в более оперативном плане:

- Ладно, потом доспорите. Тоже мне, лингвисты, вопросы языкознания их заедают!.. Андрей, выпустим механизацию. В два приема. Сначала во взлетное положение. Давай!

Пошла на выпуск механизация крыла. От возросшей подъемной силы самолет потянуло вверх - летчики называют это вспуханием.

Литвинов подобрал обороты двигателей, чтобы установилась скорость снижения пять метров в секунду - такая же, какая будет в заходе на посадку.

С самолета сопровождения, идущего на параллельном курсе слева, видно, как огромная машина полого заскользила вниз, ощерившись закрылками, предкрылками, щитками, наподобие прицеливающейся сесть хищной птицы. Впрочем, это сходство было не только внешним: металлическая птица занималась сейчас именно тем же самым - заблаговременно, вдали от земли прицеливалась, как будет садиться.

Понемногу, малыми порциями, переходя от одной скорости к другой, на двадцать - тридцать километров в час меньшей, летчики пробовали поведение самолета: как слушается рулей, не появляется ли какая-нибудь тряска, по-прежнему ли плотно сидит в воздухе?.. Нет, кажется, все в порядке. Конечно, с уменьшением, скорости приходилось действовать штурвалом и педалями все более размашисто, но это было в порядке вещей. И запасов рулей хватало: до их полных отклонений оставалось еще далеко.

Пробу на каждой очередной скорости летчики заканчивали тем, что мягким движением штурвала на себя гасили снижение - так же, как это предстояло сделать перед самой землей на посадке. И тут машина слушалась безукоризненно.

По мере того как уменьшалась скорость, менялось что-то в самом ощущении полета.. Тише шуршал обтекающий кабину экипажа воздух, мягче покачивался в такт дыханиям воздуха самолет.

Так, в несколько ступенек, дошли до скорости триста двадцать. Ничего существенно нового она не принесла… Штурвал - на себя, стрелка прибора-вариометра с отметки «снижение 5 метров в секунду» поднимается к отметке «ноль», в течение нескольких секунд самолет летит, медленно тормозясь, по горизонтали… Когда-то это называлось: «посадка на облако» - даже если никакого облака поблизости не было.

- Ну что ж, можно считать: сели, - комментирует результат проделанной имитации посадки штурман.

- Не кажи гоп. Считать, что сели, будем, когда сядем, - ворчит Лоскутов. Разумеется, он - человек передового мировоззрения. Не суеверен, ни в бога, ни в черта, ни в такие категории, как «сглазить», не верит. Но все-таки…

- Сядем, сядем… - обещает Литвинов, прибавляя двигателям оборотов, чтобы вновь выйти в область средних, не очень близких к минимально допустимым, скоростей. - Убрать механизацию и шасси.

Запросили разрешения командного пункта и пошли со снижением к аэродрому.

- «Окно» будем включать? - спросил штурман.

- «Окно»? По заданию не записано. Там сказано: основные пилотажно-навигационные…

- А оно разве не основное? - осторожно осведомился Кедров.

- При такой погоде, пожалуй, все-таки нет.

- Тогда, выходит, мы и авиагоризонты не должны были включать. По погоде они тоже не нужны…

Очень не хотелось Литвинову сейчас, пока первый вылет опытной машины еще не закончен, вступать в дискуссии, тем более на тему об «Окне», да еще не с кем-нибудь, а с Кедровым!.. Но его избавил от такой необходимости Лоскутов:

- А оно не задействовано, ваше «Окно». Обесточено… Вы что, забыли?.. Большие потребители будем к электросистеме по одному с третьего полета подключать. Так по программе.

Вопрос с повестки дня был снят.

Но мысли Литвинова, до того занятые только выполнением задания, выпавшего сегодня на его долю («Это же за всю жизнь считанные разы бывает: первый вылет на опытной машине, да еще такой!»), обратились к «Окну».

Литвинов посмотрел на приборную доску.

Вот он, экран «Окна»! Все-таки установили эту станцию на том самом воздушном судне, для которого она предназначалась! Установили на первом же опытном экземпляре - установят, видимо, и на всех последующих.

Правда, нынешнее «Окно-2» - это уже не то «Окно». Идеи Картужного все-таки удалось реализовать. Всякая по-настоящему хорошая идея обладает свойством размножаться почкованием: обязательно порождает новые хорошие идеи. Одна за другой пошли плодотворные предложения и от расправившего плечи, в прошлом опального теоретического отдела КБ, и от опытного, изобретательного Терлецкого, и даже от большого скептика, но и великого мастера экономных, лаконичных конструктивных решений Маслова, и, разумеется, от самого Вавилова, который всегда с удовольствием отрывался от того, что именовал «дипломатиш-политиш», чтобы заняться своим основным делом. «Должен же Главный конструктор хоть иногда быть действительно конструктором!» - повторял он. И в месяцы, последовавшие за совещанием, которые Терлецкий постановил «впредь именовать поворотно-историческим», Главный конструктор «Окна», что называется, в охотку поработал за кульманом.