Василий Великанов - Повесть об укротителе

Стоял погожий осенний день. С поля тянул ветерок и нёс на город длинные шёлковые паутинки — верный признак доброго бабьего лета

На обширной площади, утоптанной, как ток, раскинулась сельскохозяйственная выставка-ярмарка: в кособоких дощатых ларьках, на длинных столах и просто на земле стояли туго перевязанные снопы ржи, пшеницы и льна; в широких корзинах лежала крупная картошка, лиловая свёкла, морковь и брюква; большими кучами были навалены пузатые тыквы; твёрдо-упругие кочаны сизоватой капусты так поблескивали, словно их только что обмыл дождь; в стороне, у неоструганных коновязей, стояли коровы и лошади; на подводах, в ящиках, гоготали гуси, крякали прожорливые утки и тихо сидели присмиревшие куры.

Много понаехало в уездный городок крестьян, рабочих и красноармейцев. С криком и звонким смехом бегали по площади вездесущие ребятишки, без которых, как известно, нигде ничего не обходится.

На середине площади волчком вертелась красочно убранная карусель. На высоких качелях ребята и девчата взлетали в небо. Девушки тоненько взвизгивали, а ребята ухарски покрикивали: «И-эх!»

Бойкий дед-зазывала, наигрывая на гармошке, громко кричал:

В пёстрой толпе крестьян и горожан выделялся широкоплечий, коренастый, с мускулистой шеей краском, одетый в длинную шинель с красными нашивками на груди. На голове краскома торчал остроконечный шлем-будёновка с большой алой звездой. Ходил командир неторопливо, вразвалку, и ко всему внимательно присматривался с каким-то особым любопытством.

Вернувшись в родные места, где прошло его детство, командир испытывал радостное и вместе с тем грустноватое чувство. Вроде и люди кругом другие, и городок стал какой-то маленький, серый…

Около харчевни толпились люди, и оттуда слышались крики, смех и задорное улюлюканье. Командир подошел к толпе и, протиснувшись вперед, увидел светло-бурого, курчавого, с коротким коренастым туловищем медведя, привязанного к столбу цепью. Ребятишки бросали в него камешки и смеялись. Медведь сердито рычал и рвался с цепи, чтобы схватить своих обидчиков, но ошейник его душил, зверь хрипел и грыз цепь. Взгляд его был угрюм, маленькие карие глаза метались из стороны в сторону.

— Ребята, не надо дразнить зверя, опасно, — сказал командир и, вынув из кармана шинели кусочек чёрного хлеба, показал его медведю. Тот встал на задние лапы и потянулся за хлебом, но человек вёл свою руку по кругу над мордой зверя, и медведю в погоне за хлебом пришлось обернуться вокруг себя.

В толпе послышался смех. Кто-то крикнул:

— Э, гляди, танцует! Учёный!..

— За хлеб затанцуешь… — с усмешкой проговорил небольшой, в лаптях и сермяге старичок.

Командир строго взглянул на старика и сказал: — Для зверя, может, и так, а у человека душа есть.

— Да это смотря какой человек и какая душа, — заметил старичок.

— Народ за хлеб не купишь, — продолжал командир, — пробовали некоторые, да не вышло.

Показывая на медведя, он спросил старика:

— Чей?

— Мельник привел из Семёновки, Тоже живность, а только без толку она.

— А где ж его хозяин? — Ушёл куда-то, видно, горилку пить. Старичок помолчал и вдруг с восхищением воскликнул:

— Вот зверина какой! Облапит — не вырвешься. Командир отошёл от толпы и неторопливо зашагал к карусели.

Взглянув на медведя, он вспомнил свое детство. Когда-то медвежата были его друзьями…

Пять лет было Коле, когда умер отец, и матери, оставшейся с двумя детьми, трудно стало жить. Она и отдала Колю на воспитание деду. Дед был лесником и постоянно держал у себя медвежат, лисят и волчат, выловленных в лесу. Маленький Коля по целым дням возился со зверятами, кормил их, играл с ними. Особенно запомнился ему медвежонок Мишутка. Он так привязался к Коле, что холил за ним повсюду, как собака. И Коля его полюбил. Прожил Мишутка у людей год и вроде совсем одомашнился, но стал озоровать: гонял животных и птиц. И насмерть задушил поросёнка. Дед так рассердился, что даже хотел пристрелить зверёныша, но Коля повис у деда на руке и вымолил своему любимчику прощение.