Василий Великанов: Тихое оружие

Мартовский снег осел, и образовался крепкий наст, отливавший мутноватой голубизной. А то вдруг начинал густыми хлопьями валить мокрый снег и тут же таять, превращаясь в кашицу. Днем солнышко пригревало и с крыш текло. А ночью подмораживало и на карнизах вырастали ледяные морковки. Гуляя около дома, девушки сбивали их и посасывали, как это делали в детстве.

Нину [1] Имена основных действующих лиц этой документальной повести автором изменены. волновали запахи приближающейся весны, весны сорок третьего года, и в душу почему-то закрадывалась тоска. Ожидая со дня на день отправки, она старалась скрыть перед подругами свою тревогу. Но особенно перед капитаном «Орленком».

А то, пожалуй, отстранят от задания или совсем отчислят из группы, как это сделали с одной девушкой, которая разговаривала во сне и могла выболтать то, что надо крепко держать за зубами…

Но вот наконец пришла долгожданная ночь: дружная тройка землячек — все ивановские — должна была улететь на запад.

Днем Нина написала домой последнее письмо из Москвы, предупредив родителей о том, что она уходит на фронт, и теперь, вероятно, они не скоро получат от нее весточку. Просила не волноваться. Да, легко сказать — «не волнуйтесь за меня». Как же они могут быть спокойными, если брат уже на фронте, а теперь вот и Нина уходит?..

Стемнело. Мутный туман окутал землю. Девушки залезли в кузов машины с брезентовым верхом и поехали через всю Москву на аэродром. Дорогой тихонько напевали полюбившуюся им песню:

Огромная столица притаилась в ночи, притихла. А вот луна, будто назло, светила ярко. Ну к чему она сейчас? Только будет демаскировать «Дуглас», на котором предстояло лететь.

В небе маячили бледные силуэты аэростатов заграждения. Враг еще не ушел далеко: в любую ночь «стервятники» могут налететь на столицу. Недавно Нина прочитала в газете статью, в которой были жгучие слова в адрес захватчиков: «…они ненавидят Москву — символ их поражений; они попытаются изуродовать и обезобразить ее»…

Аэродром без огней и автомашина с затемненными фарами. Но все люди действуют быстро, сноровисто. Солдаты грузят в длинное брюхо «Дугласа» тяжелые тюки с радиостанциями для «Седова», находящегося уже в тылу врага, с оружием и всем необходимым разведчикам. А капитан «Орленок», — как и летчики, в комбинезоне, негромко командует.

Старшина Говоров подогнал на радистах лямки парашютов и, застегивая карабины, пошутил:

— Не забывайте, девочки, и меня! Нет-нет да и стукните: точка — тире… тире — точка…

Самолет летел медленно. В ушах гудело. За спиной парашюты и вещмешки с продуктами.

Сначала летели над Подмосковьем, и Нина видела внизу одинокие огоньки. А когда приблизились к линии фронта, внизу замаячили огромные костры: это горели деревни и села, подожженные врагом.

Горела и Нинина Смоленщина, где она родилась и провела детство. Где-то там, внизу, затерялась ее родная, милая деревенька Стайки, которую жители прозвали по-своему — Рябинки. И неспроста: под окнами многих домов росли рябины, и осенью, в золотое бабье лето, оранжево-красные гроздья ягод рдели на солнышке, словно цветы.

В эти светлые дни осени Нина любила ходить в лес по грибы или подолгу просиживала около муравьиных куч, любуясь тем, как озабоченно трудятся юркие работяги, перетаскивая в свои гнезда кусочки пищи.

А какая тогда вечерами была спокойная тишина, в которую вплетались призывные переливы гармоники и звонкая девичья песня: «На закате ходит парень возле дома моего…»

И вот теперь эта мирная тишина расколота, земля ее горит, стонет…

Самолет сильно качнуло, и Нине показалось, что он провалился в огромную яму и падает, падает… Захолонуло сердце. Но вскоре «Дуглас» будто ткнулся брюхом в резиновую подушку и опять полетел ровно.

Кося глазами в окошечко, Нина заметила недалеко от самолета большие искры, словно взрывались звезды. Заметили это и другие девушки, прижались друг к другу, замерли: их явно обстреливали.