Саки: Картина

Страсти со временем улеглись, но несчастней Депли, будучи человеком скромным, спустя несколько месяцев снова оказался в водовороте волнующих событий. Некий немецкий искусствовед, получивший от муниципалитета Бергамо разрешение исследовать знаменитый шедевр, заявил, что это не подлинный Пинчини, а, вероятно, работа его ученика, которого он нанимал в последние годы жизни. Показание Депли по этому вопросу явно не принималось в расчет, поскольку в продолжение долгого процесса накалывания рисунка он находился под обязательным действием наркоза. Редактор итальянского журнала по искусству опроверг утверждения немецкого искусствоведа и вызвался доказать, что его личная жизнь не отвечает современным представлениям о порядочности; Италия и Германия оказались вовлеченными в раздор, а вскоре в конфликт была втянута и остальная часть Европы. В испанском парламенте бушевали страсти, а университет Копенгагена присудил немецкому специалисту медаль (выслав затем комиссию, чтобы она на месте изучила его доказательства), тогда как в Париже два польских школьника покончили с собой, чтобы продемонстрировать, что они думают по этому поводу.

Между тем злосчастной картине на спине человека доставалось все больше, и неудивительно, что ее носитель переметнулся в ряды итальянских анархистов. По меньшей мере четырежды его препровождали к границе как опасного и нежелательного иностранца, но всякий раз возвращали назад как носителя «Падения Икара» (приписываемого Пинчини, Андреа, начало двадцатого века). И вот однажды, на конгрессе анархистов в Генуе, один его соратник в разгар прений вылил ему на спину целый сосуд едкой жидкости. Красная рубаха, которая была на нем, несколько уменьшила ее действие, но Икар погиб безвозвратно. Виновный был строго осужден за нападение на своего товарища-анархиста и получил семь лет заключения за порчу национального сокровища. Как только Анри Депли смог покинуть больницу, он был выслан за границу как нежелательный элемент.

В тихих парижских улочках, особенно располагающихся неподалеку от министерства изящных искусств, иногда можно встретить печального вида, тревожно озирающегося человека, который, если его поприветствовать, ответит вам с легким люксембургским акцентом. Ему представляется, будто он – одна из утраченных рук Венеры Милосской, и он надеется, что когда-нибудь убедит французское правительство купить его. Во всех прочих отношениях он вполне здоров.