Артур Генри - Неписанный закон

– Советую тебе уехать с женою за границу. Года через два можешь вернуться назад с нею, так будет удобнее во всех отношениях. Думаю, что ты попал в надежные руки. Я все расскажу сам судье и твоей матери. Попрощайся с нею и скажи, что я тебя посылаю за границу. Завтра зайдешь утром в контору получить деньги на поездку.

Мистер Вандемер был далеко не трус и не лицемер. Он живо вспомнил некоторые эпизоды из своей молодости и не мог бросить камнем в сына. Он протянул руку. Ричард крепко пожал ее и, не желая встретиться с устремленным на него взором отца, торопливо вышел из комнаты.

На следующий день судья Престон вошел в комнату своей больной дочери и, подойдя к её кровати, в немногих словах сообщил ей о женитьбе Ричарда и об его отъезде. Затем он ушел, уступив место сиделке и послал за доктором.

Дора шест месяцев не вставала с кровати. Она почти все время бредила, когда же к ней возвращалось сознание, она жалобно просила, чтобы ей дали умереть. Отец хотел перевести ее на другую квартиру, ему было противно присутствие дочери в его доме. Но доктор энергично запротестовал и судье пришлось волей-неволей покориться.

– Будьте поласковее с нею, если только она выдержит и не лишится рассудка, – сказал ему доктор. – Необходимо, чтобы при ней постоянно находилась сиделка, иначе она может сделать попытку кончить самоубийством. Сильно сомневаюсь, чтобы её ребенок выжил.

Судья ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку. Вся его доброта с дочери ограничивалась тем, что он больше не появлялся в её комнате и больше не виделся с Дорою.

Вход в его дом был закрыт для Вандемеров. Лу как-то зашла навестить свою подругу, но судья решительно объявил ей, что его дочь больна и что он не желает, чтобы в её комнату входил кто-нибудь другой, кроме двух сиделок и доктора. Что с Дорою, держалось в большом секрете.

Дора умоляла, чтобы ей дали умереть, но сама она никогда не решилась бы на самоубийство. Она боялась погубить душу своего ребенка. Она готова была умереть вместе с ним и с благодарною улыбкою пошла бы на встречу смерти. Но убить своего ребенка она не могла. Она была страшно напугана суровым отношением к ней отца, мысли её путались от слабости. В бреду она постоянно делала попытки спасти своего ребенка то от какой-то неминуемо грозящей ему опасности, то от смерти. Он представлялся ей светло-волосым мальчиком, таким, каким был в детстве Ричард. Часто, умоляя Бога о смерти, она бессознательно прислушивалась к зарождавшейся в ней новой жизни и ради ребенка старалась успокоиться и не волноваться.

После рождения ребенка ее трудно было разлучить с ним и она часами лежала, держа его у себя на руках. Как только сиделка брала у неё ребенка, она начинала беспокоиться. Она засыпала только тогда, когда сиделка, видя, что с больной ничего не поделаешь, клала ребенка на подушку рядом с нею. Как только опасность миновала и Дора стала вставать ненадолго с постели, к ней пришел её отец. Сиделка тотчас же по его появлении вынесла из комнаты ребенка, на которого судья не обратил ни малейшего внимания. Он встал перед кроватью дочери и, сурово глядя на её опущенную голову, объявил ей, что как только она оправится настолько, чтобы выходить, он отошлет ее в деревню на поправку. Когда же совершенно поправится, то может вернуться домой, если, конечно, захочет.

– Ребенка завтра же отдадут в какой-нибудь приют, – продолжал судья. – Я позабочусь о том, чтобы его усыновили хорошие, достойные люди. О твоем грехе никто не знает и, быть может, тебе удастся избежать на этом свете всех последствий твоего позора. Что же касается твоей души, то я неустанно буду молить Бога, чтобы Он помиловал ее.

Дора молча выслушала отца. Она вся похолодела и застыла, ни единого крика не вырвалось у нее. Оставшись одна в комнате, она вздрогнула, ухватилась руками за голову и напрягла все свои усилия, чтобы найти выход из того ужасного положения, в которое ее ставил судья. Куда именно он отошлет её ребенка? Она знала, что отец ей этого не скажет, все её расспросы ни к чему не приведут. Завтра у неё отнимут её дорогого малютку, а без него жизнь теряла всякий смысл. Она посмотрела в окно на мрачную, холодную улицу. Был канун Нового года. Мимо её окон прошла веселая гурьба молодежи с трубами, видимо направляясь на Бродвей. Ночь быстро надвигалась и в парке один за другим зажигались фонари. Утром шел дождь, затем быстро сделалось очень холодно и деревья покрылись легким покровом инея, который теперь казался синеватым при свете фонарей. На улице лежал тонкий слой снега, на тротуаре была гололедица. Она украдкой обвела глазами свою комнату. В её ласковых серых глазах появилось несвойственное им выражение хитрости. Вошла сиделка и стала укладывать спать ребенка.