Ромен Роллан - Лилюли

11 ноября 1931.

Полишинель пародирует восклицание флорентийского художника XIV века Джотто: «Anch'io son artista!», то есть: «И я стал артистом». Полишинель заменяет итальянское слово artista французским aristo — насмешливой кличкой, которую во Франции народ дает аристократам.

«Приобщимся к вечности через бокал вина» ( лат. ) — начало старинной немецкой студенческой песни.

Кто там? ( нем. )

Господь бог ( нем. ).

В бездну ( лат. ).

Так проходит [земная слава] ( лат. ).

Это послесловие было написано Роменом Ролланом для русского издания.

Моя тревога была более чем основательна. Даже мои самые близкие французские друзья, даже те из них (а их было так мало!), которые поняли значение «Лилюли», как, например, Жан-Ришар Блок в своей статье о ней, вошедшей в его последнюю книгу «Судьба века», увидели в моем произведении только одно разрушение. Я вынужден был ответить (Ж.-Р. Блок добросовестно воспроизвел мое письмо в примечании на стр. 244—245):

«Стойте! Не приписывайте мне чувства людей, тупую уверенность которых я хочу расшатать! «Лилюли», — говорите вы, — это судороги, в которых бьется верующий при виде развалин своей веры?» Эта вера, лежащая в развалинах, не есть моя вера. Моя вера жива-здорова. Она недорого стоила бы, если бы покоилась на полудюжине марионеток, называющихся: Господь бог, Право, Цивилизация, Свобода, и на прочей дешевке коммивояжеров демократии. Я показываю в «Лилюли» Республику Иллюзии. Это иллюзорная Свобода, лживое Право, лицемерная и корыстная Набожность. Все это никак не затрагивает истинную справедливость, истинно божественное, героическую свободу. Мой замысел «Лилюли» — это лишь сатирический акт из более обширной философской драмы. Но мне захотелось дать его отдельно, чтобы люди сильнее почувствовали ожог от хлыста. Впрочем, вы можете заметить, что даже в самой Лилюли одна вера осталась нетронутой — вера в нагую Истину:

— Будь покойна, кузиночка! На тебя надели намордник, тебе заткнули рот, но и сквозь повязку я слышу твои крики... Они заковали тебя в цепи, но они боятся своей пленницы... Будем же смеяться, кузиночка! Будем смеяться! Мы еще им покажем!» — Р. Р.

Здесь непереводимая игра слов: Maître-Dieu — господь бог, maître d hotel — дворецкий, метрдотель, с которым созвучно maître d'autel — владыка алтаря. — Прим. перев.

Я должен протестовать здесь против попыток, которые делались и, может быть, будут делаться, поставив «Лилюли» в каком-нибудь интимном театре для горсточки утонченных любителей. Все мои пьесы (кроме «Аэрты») написаны для театра масс, с расчетом на монументальное зрительное и оптическое воздействие. Это фрески. Низвести их до размеров станковой живописи значило бы их исказить. — Р. Р.