Дилан Томас - Рассказ

Через некоторое время они преспокойненько играли в карты в сгущающихся сумерках разогретой, пропахшей сыром лавки, и мой дядюшка надувался и трубил всякий раз, когда выигрывал, а мистер Уизли погромыхивал, как землечерпалка, и в конце концов я уснул на благоухающей подливками всхолмленной лужайке дядюшкиного жилета.

Однажды воскресным вечером, вернувшись из Бетезды, мистер Франклин заглянул на кухню, где мы с дядюшкой поедали ложками сардинки прямо из консервной банки, потому что было воскресенье и дядюшкина жена все равно не позволила бы нам играть в шашки. Она тоже была где-то в кухне. Может, притулилась в бабушкиных настенных часах, свесивших гири и вздыхающих. Через секунду дверь отворилась снова, и в комнату проскользнул Уилл Сентри, вертя в руках несгибающуюся круглую шляпу. Оба они уселись на диванчик, одинаково чопорные, пронафталиненные, черные в своих костюмах для церкви – прямо как с похорон.

– Я принес список, – сказал мистер Франклин. – Все заплатили полностью. Можешь спросить у Уилла Сентри.

Дядюшка надел очки, обтер усы носовым платком, размером напоминающим наш государственный флаг, отложил в сторону ложку, которой только что ел сардины, взял у Франклина список, снял очки, чтоб видеть буквы, а потом не торопясь перебрал все имена одно за другим.

– Энох Дэвис. Кулаки у него что надо. Никогда не знаешь, что ему в голову взбредет. Малютка Гервейн.

Очень мелодичный бас. Мистер Кадвалладур. То, что надо. И часы мои ни к чему – он точнее скажет, когда начинать. Мистер Уизли. Никаких сомнений. Был в Париже. Увы, он плохо переносит дорожную тряску. В прошлом году на пути от «Улья» до «Золотого дракона» останавливал шарабан девять раз. Ной Борн. Миротворец. Сладкоречивый, как горлица. Никогда не спорьте с Ноем Боуэном. Дженнис Лаугор. Этого держите подальше от денежных дел. В противном случае приготовьте заранее окно с зеркальными стеклами. И десять кружек пива для сержанта. Мистер Джарвис. Весьма достойный человек.

– Пытался протащить в шарабан поросенка, – вставил Уилл Сентри.

– Живи и давай жить другим, – сказал дядюшка.

Уилл Сентри покраснел.

– Синдбад-мореход. Пусть посидит дома. Старый О. Джонс.

– Откуда это он взялся? – спросил Уилл Сентри.

– Старый О. Джонс ездит всегда, – сказал дядюшка. Я поглядел на кухонный стол. Банка с сардинами

исчезла. «Вот это да, – сказал я про себя, – дядюшкина жена быстротой с молнией поспорит».

– Катберт Джонни Форнайт. Как раз то, что нужно, – сказал дядюшка.

– Он волочится за женщинами, – опять вставил Уилл Сентри.

– Как и ты, – возразил мистер Бенджамин Франклин, – но только ты проделываешь это в мыслях.

В конце концов дядюшка одобрил весь список; в какой-то момент он сделал паузу и сказал, перескочив через одно имя:

– Не будь мы христианской общиной, мы бы утопили этого Боба Скрипача в море.

– Можно сделать это в Порткоуле, – ответил мистер Франклин и вскоре после этого поднялся уходить, а Уилл Сентри следовал за ним на расстоянии не больше дюйма, и их по-воскресному начищенные ботинки скрипели по кухонному полу.

И незамедлительно возникла дядюшкина жена – прямо перед кухонным шкафом, с фарфоровой собачкой в руке. «Вот это да, – подумал я про себя опять, – ты видел когда-нибудь такую женщину, если она вообще женщина?» Свет на кухне еще не был зажжен, и она стояла в перекрещениях теней, и тарелки на буфете позади нее поблескивали, как белые и розовые глазки.

– Мистер Томас, если вы исчезните в следующую субботу, – сказала она дядюшке своим слабым, шелковым голоском, – я уеду домой, к маме.

«Ничего себе, – подумал я, – у нее еще и мама есть. Ну прямо старая плешивая мышь – а будь их целая стая, не хотел бы я с ними повстречаться в темном месте».

– Я или шарабан, мистер Томас.

Я бы сделал выбор без промедления, но дядюшке потребовалось почти полминуты, чтобы наконец сказать:

– Ну что ж, Сара, любовь моя, я выбираю шарабан.

Он взял ее под мышки, поднял, поставил на кухонный стул, и она треснула его по голове фарфоровой собачкой. После этого он снял ее со стула, и тогда уж я сказал: «Спокойной ночи».

Всю оставшуюся часть недели дядюшкина жена шмыгала по дому со своей вездесущей тряпкой для пыли и шебуршилась по углам, а дядюшка сопел, трубил и надувался, а я все время старался чем-нибудь заняться, чтобы не попадаться им под руку. А за завтраком в субботнее утро, в то самое утро, на которое был назначен отъезд, я обнаружил на кухонном столе записку. Вот что в ней говорилось: «В кладовке есть немного яиц. Перед тем как лечь в постель, снимай ботинки». Да, дядюшкина жена ушла, исчезнув с быстротой молнии.