Франц Кафка - Письма к Фелиции

В путевых дневниках Кафки за 1912 год зафиксирована история его короткой влюбленности в Веймаре, где он по бывал вместе с Максом Бродом, в дочку смотрителя тамошнего дома-музея Гете. Хорошенькая пятнадцатилетняя девчушка, к тому же еще и Гретхен (Маргарета Кирхнер, умершая в 1954 году в ГДР, ведать не ведая о том, чьи ухаживания она столь легкомысленно отвергла), принимала от него записки и подарки, назначала свидания и не приходила – короче, совершенно вскружила ему голову. Думаю, влюбленности этой в немалой мере способствовала литература, а точнее – сакральное место жительства миловидной барышни: она обитала прямо в доме Гете, куда, благодаря любезности ее отца, Кафка и Брод получили право доступа даже в неурочное время. По отъезде из Веймара, всего лишь за месяц до своей судьбоносной встречи с Фелицией, Кафка в письме Максу Броду (от 13.07.1912) высказывает весьма своеобразную мечту: «Что если бы и вправду можно было приворожить к себе девушку письменным словом?» Полагаю, в этой формуле вся драма его будущих отношений с Фелицией заложена и предсказана заранее.

Дневниковая запись Кафки от 20 августа 1912 года, зафиксировавшая его первые впечатления от встречи с Фелицией, с почти брезгливой беспощадностью выделяет «костистое», «пустое», «выставлявшее свою пустоту напоказ» лицо, «чуть ли не перебитый нос», «мощный подбородок» – словом, здесь сделано все, чтобы неприязненным описанием внешности отделаться от воспоминания, которое почему-то не дает покоя. Сексуальная непривлекательность не стала тут помехой, пожалуй, даже напротив: боль недавней любовной неудачи с хорошенькой веймарской провинциалкой подбивала искать счастье не в женской красоте, а в духовной близости. И в этом отношении Фелиция, несомненно, обещала многое: она была явно неглупа, самостоятельна, являла собой тогда еще относительно новый тип «работающей женщины», была достаточно уверена в себе, одета по последней столичной моде, осведомлена о литературных новинках, вообще много читала, ходила в театры… И вот, промешкав чуть больше месяца, Кафка именно эту девушку решает «приворожить к себе письменным словом».

Думаю, меньше всего он при этом помышлял о женитьбе. Фелиции заранее было уготовано амплуа – да-да, сколь старомодно это ни прозвучит – литературной музы. Она была вдалеке, ей можно было постоянно писать, то есть без помех демонстрировать свои сильные стороны, ожидая от нее вдохновения и поклонения, зато не нужно было встречаться, беззащитно выставляя напоказ свои слабости: робость, застенчивость, нелюдимость. Эта затеянная Кафкой переписка предполагала «высокие», сугубо духовные отношения, несовместимые с житейской прозой помолвки и брака, а уже тем более с низменной плотской страстью. По сути Фелиция превращалась в персонаж, в вымышленную фигуру, и как раз это захватывало Кафку больше всего. Придуманный персонаж оживал не в романе (писатель только-только замышлял свой первый роман «Пропавший без вести»), а существовал в реальной жизни, с ним можно было поддерживать почтовое (так и хочется написать: «виртуальное») сообщение, и Кафка проявлял поистине беспримерную настойчивость, добиваясь, чтобы обратная связь с вымыслом функционировала бесперебойно. Он засыпал Фелицию все новыми и новыми вопросами, выпытывал все новые подробности ее служебной деятельности и домашнего обихода, чтобы, как он сам же бесхитростно признается в одном из писем, обменивать «свою кажущуюся жизнь на жаркую явность жизни».

Рискну предположить, что силу своего слова он поначалу катастрофически недооценил. Ибо уже через пару месяцев Фелиция была влюблена в него без памяти, но ролью музы довольствоваться не желала (да и кому по силам такая роль?), помышляя о встречах, помолвке, свадьбе, совместной жизни, уютной квартире, детях… О детях! Нетрудно догадаться – а теперь вот и прочесть, – что все эти ее пожелания означали для Кафки. Конфликт был неизбежен, он назревал, прорываясь обидами и ссорами, через год вместо помолвки Кафка предложил Фелиции расстаться…

Возобновление отношений произошло, видимо, уже по инициативе Фелиции, и именно ее, надо полагать, поистине героическими усилиями столь мучительное для Кафки противоречие между «возвышенным» и «низменным», между эросом и сексом, в их романе все же было преодолено. Но, как хорошо видно из этих писем, того, что Фелиция не смогла, да и не захотела, стать его музой, не способна была оценить силу и масштаб его писательского дарования, Кафка ей так никогда и не простил.