Эптон Синклер - Джимми Хиггинс

А пятерых мужчин отвели по «Мосту вздохов» в городскую тюрьму, где снова записали, кто они такие, сфотографировали и сняли отпечатки пальцев, из чего они могли заключить, какими опасными их считают преступниками. Одежду у них отобрали и дали взамен рубашки и брюки некогда синего цвета, но теперь совершенно вылинявшие и, казалось, насквозь пропитанные горестями десятков носивших их прежде арестантов. Одна за другой захлопнулись несколько решетчатых дверей; их вели теперь по темным коридорам, тоже решетчатым, в один из «баков». «Баком», как оказалось, называется этаж тюремного здания. Вдоль двух его стен расположено по двенадцать камер с решетчатыми дверьми; в каждой камере по четыре нары,— таким образом, «бак» вмещает девяносто шесть человек. Но столько арестованных бывает лишь в понедельник утром, когда сюда приводят подобранных на улицах пьяниц, а суд еще не успел ими заняться.

Стоит прилечь на тюремные нары или просто прикоснуться к стене «бака», как появляется какой-то неприятный зуд; почесываешься сначала в одном месте, а потом сразу в двадцати. Сосед, ухмыляясь, наблюдает за новичком.

— Что, «блондинки» заели? — говорит он, советуя раздеться и приступить к популярнейшему в этом учреждении спорту. Джимми раз слышал, как один из ораторов назвал городскую тюрьму «лисвиллской вшивой фермой». Тогда он принял это за шутку, но теперь ему было не до смеха.

Хорошо было стоять перед судом и чувствовать себя мучеником. Но, очутившись в тюрьме, Джимми сделал открытие, которое, впрочем, еще до него сделали многие другие несчастные,— что мученичество не такое уж увлекательное дело, как его обычно расписывают. Ничего героического. И не только нельзя громко петь, но достаточно замычать что-нибудь себе под нос, чтобы тотчас посадили в «холодную». Читать тоже нельзя, потому что в камере нет света, даже в центре «бака», где собираются заключенные со всех камер, всегда царит полумрак. Лисвиллские власти, очевидно, считают, что в тюрьме надо заниматься исключительно ловлей «блондинок», курить, играть в кости и знакомиться с различными интересными типами молодых уголовных преступников, дабы по выходе на свободу каждый мог решить, быть ли ему налетчиком или взломщиком, подделывать ли ему чеки, или «работать» по верхним этажам.

Но, разумеется, психология Джимми отличалась от психологии среднего тюремного обитателя. Он и в тюрьме мог с таким же успехом делать свое дело, и если бы не паразиты, не тюремный рацион — хлеб, жидкий кофе и дрянной суп — да не постоянная тревога за семью, Джимми чувствовал бы себя совсем хорошо, объясняя бродягам и карманникам суть революционной философии. Он доказывал, что бесполезно пытаться искоренить социальную несправедливость, действуя в одиночку. Только осознав себя членом рабочего класса и действуя сообща, вместе со своим классом, можно добиться настоящих результатов. Многие рабочие поняли это и стараются просветить своих товарищей. И всюду, даже в тюрьму, несут они благую весть, свою мечту о новом мире, построенном на справедливости и любви, свою мечту о народной республике, где каждый будет сполна получать заработанное своим трудом и никто не сможет жить за счет других.

Спустя три дня Джимми был вызван на свидание. Он догадался с кем, и сердце у него заколотилось. За густой проволочной сеткой стояла Лиззи — его добрая Лиззи; она тяжело дышала, и по ее бледным щекам катились слезы. Бедняжка Лиззи, мать троих детей, находилась в плену обывательской, отнюдь не революционной, психологии и считала, что сидеть в тюрьме — позор, а вовсе не почетное испытание мужества. У Джимми подступил комок к горлу: ему вдруг захотелось разорвать эту гнусную сетку и обнять милую, добрую Лиззи. Но он лишь скривил лицо в какое-то жалкое подобие улыбки. Разумеется, в тюрьме ему отлично живется — тут столько интересного! Ему удалось обратить в социалисты Одноглазого Майка, а Пит Керли, франтоватый аферист, обещал ему прочитать книгу «Война — и ради чего?»

Вот только его беспокоит, как они там перебиваются без него. Он знает, что денег у них нет, а бедная Мейснер не может, конечно, прокормить четыре лишних 'рта. Но Лиззи, тоже изобразив на лице улыбку, стала уверять, что дома все благополучно,— пусть он не беспокоится. Во-первых, товарищ доктор Сервис прислал какую-то бумажку — на ней написана его фамилия; называется это, кажется, чек, и бакалейщик обменял ее на пять долларов. Кроме того, у нее есть свой секрет: она отложила немного денег — Джимми ничего об этом не знает.