Эптон Синклер - Джимми Хиггинс

И вот, наконец, наступила решительная минута: Джимми на деле предстояло доказать, чего он стоит. Как и всегда, он держал перед трибуной фонарь во время митинга на углу центральной и Третьей улиц. Товарищ Геррити объяснял в это время с трибуны, что забастовка и избирательное право — это две стороны обоюдоострого меча трудящихся. Вдруг из-за угла показалось четверо полицейских, которые стали пробираться сквозь толпу к трибуне.

— Прошу прекратить! — приказал один из них.

— Прекратить? — воскликнул Геррити.— Это почему же?

— Уличные митинги во время забастовок запрещены.

— Кто это сказал?

— Приказ начальника.

— Но у нас разрешение!

— Все разрешения отменены. Кончайте.

— Это возмутительное беззаконие!

— Спорить с вами, молодой человек, мы не собираемся.

— Но мы имеем право...

— Об этом праве, милейший, забудьте!

Геррити быстро повернулся к толпе.

— Граждане! — крикнул он.— Мы находимся здесь по праву, гарантированному всем американцам. Наш политический митинг носит мирный, не нарушающий общественного порядка характер. Мы знаем свои права и будем отстаивать их. Мы...

— Слезайте, молодой человек, с вашего ящика!— приказал полицейский. Толпа зашумела, загикала.

— Граждане...— вновь начал Геррити, но это было все, что он успел сказать: полицейский, схватив его за руку, рванул вниз. Зная повадки американской полиции, Геррити счел за лучшее сойти — все еще, впрочем, пытаясь говорить: — Граждане...

— Да замолчите вы, наконец?— вмешался другой полицейский и, так как Геррити не унимался, объявил: — Вы арестованы.

Среди собравшихся было человек шесть социалистов; никто из них, разумеется, не мог остаться безучастным наблюдателем этой оскорбительной сцены. Секунда —и товарищ Мейбл Смит была уже на трибуне.

— Граждане!—закричала она.— Где мы — в Америке или в России?

— Попрошу вас, сударыня,— сказал полицейский, как можно галантнее: на товарище Мейбл была такая

модная широкополая шляпа, и вообще она была молода и явно хороша собой.

— Я имею право говорить, и я буду говорить,— заявила она.

— Тогда вас придется арестовать, сударыня, а нам не хотелось бы этого.

— Или вы меня арестуете, или я буду говорить!

— Очень жаль, сударыня, но таков приказ. Вы арестованы.

Следующим на трибуне оказался товарищ Станкевич.

— Товарищи рабочие, мы собрались здесь для защиты своих прав...

Его тут же стащили с трибуны.

И вдруг — Неистовый Билл! Организация запретила ему выступать на митингах из-за его резких, несдержанных выпадов, и этому чистокровному, коренному пролетарию всегда приходилось торчать где-то в задних рядах! Но теперь было не до запретов, и Билл вскочил на шатающуюся трибуну.

— Мы что — рабы? — заорал он.— Мы что — собаки?

Однако полиция придерживалась именно этого мнения: Билла тут же сдернули с трибуны, а один из полицейских при этом так крутанул ему руку, что тот вскрикнул от боли.

Билла сменил на трибуне Джонни Эдж, тихий юноша, державший пачку литературы, которую он так и не выпустил из рук, несмотря на бесчинства полицейских. И тогда остался, остался только...

Бедный Джимми! Ему вовсе не хотелось быть арестованным, ему страшно становилось от одной мысли, что сейчас ему придется произнести речь, пусть даже такую короткую, как и все сегодняшние речи. Но ведь дело шло о чести, другого выхода не было. Он передал фонарь кому-то рядом и — взошел на эшафот.

— И это называется свободная страна! — крикнул он.— Где же у нас свобода слова?

Дебют Джимми как оратора на этом кончился: его дернули за полу пальто с такой силой, что трибуна жалобно затрещала и чуть не рухнула.

Арестованных было шестеро, полицейских — четверо, вокруг ревела от негодования толпа, готовая — кто ее знает!—перейти к действию. Но блюстители порядка, должно быть, предвидели такой исход. Один из них, дойдя до угла улицы, дал свисток. Через минуту послышался вой сирены и подкатил огромный полицейский фургон — Черная Мария. Толпа расступилась, и арестованных поодиночке впихнули в машину. Неистовый Билл, воспользовавшись своей относительной свободой, крикнул сквозь проволочную решетку фургона:

— Я протестую против этого посягательства на гражданские права! Я свободный американец...

Джимми—он стоял рядом с Биллом — вдруг почувствовал, как его отбросило в сторону. Мимо проскочил полицейский, и кулак его с чудовищной силой припечатал рот Неистового Билла; тот рухнул, как подкошенный. Фургон тронулся, заглушая визгом сирены негодующий гул толпы.