Эптон Синклер - Столица

Не следует, однако, думать, что лошади не представляли большой ценности, только потому, что им уделяли мало внимания. Так, например, за четырех вороных жеребцов, запряженных цугом, человек, который управлял ими, заплатил сорок тысяч долларов. Здесь были лошади-экспонаты, стоившие по сорок тысяч долларов каждая.

По скромным подсчетам, некоторые выставочные «конюшни» оценивались по крайней мере в полмиллиона долларов. Разумеется, кроме выставок и разведения породы, эти лошади ни к чему больше не были пригодны. Многие из них выводились из конюшни только для тренировки на треке. А кареты, громоздкие, огромные, нигде, кроме выставки, не находили себе применения; даже когда требовалось переправлять их с места на место, их чаще всего на чем-нибудь транспортировали.

Здесь были также и люди, для которых основной целью жизни стало получение призовых значков.

У них были специальные имения для лошадей и частные выставочные манежи. Как раз к такой категории людей принадлежали Робби Уоллинг и Чоунси Винэбл. Прошлым летом один из представителей семьи Уоллингов переправил через океан целую выставочную конюшню, чтобы показать лондонскому обществу, что такое настоящий конский спорт.

Под наблюдением эксперта и двенадцати помощников он повез туда двадцать или тридцать лошадей, шестнадцать различных экипажей, две огромные кареты и целую тонну упряжи и различного снаряжения. Все это добро совершенно заполонило палубу парохода, и экспедиция облегчила этого человека на шестьсот тысяч долларов.

Робби весь день провел на ринге с тренерами и лошадьми, а Монтэгю сидел в его ложе с миссис Уоллинг. В ложу устремлялся непрерывный поток посетителей, чтобы поздравить миссис Робби с одержанными победами и заодно посочувствовать миссис Чоунси Винэбл в связи с испытаниями, которые постигли се мужа — несчастную жертву ревностного прокурора.

Из разговоров посетителей Монтэгю заключил, что выставка страдала одним серьезным недостатком: слишком широкой доступностью для всякой публики, причем не было никакой возможности воспрепятствовать нежелательным лицам принимать в ней участие.

Оказалось, что Нью-Йорк наводнен богачами, не принятыми высшим обществом, о существовании которых в свете и знать не желали. А здесь эти люди могли не только выставлять лошадей и получать призы, но даже покупать ложи и демонстрировать свои туалеты. Они могли даже склонить репортеров, чтобы о них писали в газетах, и, разумеется, невежественный народ не делал никакого различия и пялил на них глаза с таким же любопытством, как на миссис Робби или миссис Уинни. И целую неделю эти люди чувствовали себя так, словно они действительно принадлежали к высшему свету.

— Скоро это окончательно погубит выставку,— заявила Виви Паттон, сверкнув черными глазками.

Вот хотя бы, например, Иветт Семпкинс: при одном упоминании ее имени в обществе все положительно кипели от негодования. Она была племянницей богатого биржевого маклера и считала, что принадлежит к обществу, а невежественная толпа тоже так думала. Эта Семпкинс особенно напрактиковалась на газетных рекламных сообщениях: всюду можно было увидеть ее фотографии с надписью: «мисс Иветт Семпкинс одевается лучше всех в Нью-Йорке», или: «мисс Иветт Семпкинс—лучшая наездница высшего света». Рассказывали, что маленькая толстушка мисс Иветт с румяным немецким личиком платила по пять тысяч долларов за свои фотографии в новых туалетах, и ее фотографии десятками рассылались по разным газетам. Мисс Иветт была обладательницей бриллиантов на целый миллион долларов, и, судя по газетным сообщениям, это были лучшие бриллианты в стране. В этом году она истратила на свои наряды сто двадцать шесть тысяч долларов и дала репортерам пространное интервью, которое сводилось к тому, что современная женщина не может хорошо одеться, не. истратив по крайней мере сто тысяч долларов в год! Иветт с гордостью заявляла, что никогда в жизни не ездила в трамвае.

Монтэгю навсегда сохранил что-то вроде симпатии к бедняжке Иветт, которая так усердно трудилась, чтобы стать звездой первой величины; случилось, что именно в тот момент, когда она демонстрировала на арене свое искусство править цугом, в его жизни произошла роковая встреча. Позднее, когда он оглядывался назад, вспоминая дни молодости, ему казалось странным, что он мог так беспечно идти своим путем, ничего не замечая, а судьба тем временем плела вокруг него свои причудливые сети.