Герман Мелвилл - Башня с колоколом

Медленно надвигался день — и пока иные зрители коротали время за песнями и азартными играми, багровый солнечный шар выкатился наконец, словно огромный мяч, на равнину.

Ровно в полдень показалась кавалькада прибывших верхом дворян и прочей городской знати вместе с отрядом солдат, игравших — для вящей торжественности — военную музыку.

Оставался всего лишь час до назначенного срока. Нетерпение росло. Возбужденные зрители сжимали в руках часы, пристально следя за перемещением крохотных стрелок; потом, высоко запрокидывая головы, обращали взор к колокольне, словно желая поскорее увидеть то, что могло быть только услышано, поскольку башенные часы не имели пока циферблата.

И вот большие стрелки часов вплотную приблизились к цифре I. Над заполненной людьми равниной, словно в ожидании мессии, воцарилось молчание. Внезапно с башни сорвался глухой отрывистый звук, едва различимый на расстоянии, — и тут же все стихло. Собравшиеся недоуменно уставились друг на друга. Затем все вновь обратили взгляды к своим часам. Повсюду часовая стрелка незаметно подошла к цифре I, слилась с ней, а затем двинулась дальше. Толпа загудела.

Выждав немного, градоправитель знаком призвал всех к молчанию и громко окликнул мастера с намерением выяснить, что за непредвиденная случайность произошла на колокольне.

Ответа не последовало.

Он крикнул еще, потом еще раз.

Было по-прежнему тихо.

По приказу градоправителя солдаты взломали входную дверь и проникли внутрь башни, а сам он, распорядившись поставить часовых для защиты от напиравшей толпы, в сопровождении своего прежнего спутника поднялся по винтовой лестнице. На полпути они остановились и прислушались. Всюду царило молчание. Ускорив шаг, оба добрались до самого верха, но, едва ступив на порог, застыли как вкопанные при виде открывшегося им зрелища. Невесть откуда взявшийся спаниель, прошмыгнувший за ними, дрожал с головы до пят, словно при встрече в глухой чаще с неведомым чудовищем: невольно казалось, будто он наткнулся на след из какого-то иного, нездешнего мира. Баннадонна неподвижно лежал ничком на полу, весь в крови, у основания колокола с фигурами девушек, украшенных гирляндами. Он был простерт у самых ног фигуры, названной Уна: как раз над его головой левая рука Уны крепко сжимала руку Дуа. Склонившись над телом, подобно Иаили в шатре над пригвожденным к земле Сисарой, стояла та самая фигура в домино — теперь уже без плаща.

Фигуру покрывала чешуйчатая броня — сверкающая, как крылья у саранчи. Руки в оковах были воздеты над жертвой, будто с намерением нанести новый удар. Выдвинутая вперед ступня задевала носком мертвеца, словно попирая его с презрением.

О том, что произошло далее, достоверных сведений не сохранилось. Вполне естественно предположить, что представители городской власти поначалу не могли не отшатнуться от увиденного. Какое-то время, во всяком случае, они медлили в невольном смятении, вызванном, что не исключено, охватившим их ужасом. Известно только, что потребовалось прибегнуть к помощи аркебузы, которая и была вскоре доставлена на колокольню. По рассказам, сразу после того, как раздался залп, послышался свистящий лязг, будто внезапно лопнула ходовая пружина некоего механизма, а затем раздался громкий металлический звон, какой бывает, если обрушить на мостовую целую связку стальных клинков. Смутный шум этот донесся до равнины, где все взгляды обратились к колокольне, сквозь оконные прорези которой вились слабые струйки дыма.

Одни утверждали, что застрелен был спаниель, который взбесился от страха. Другие с ними не соглашались. Спаниеля, действительно, больше никто не видел — и вполне вероятно, по какой-то невыясненной причине он разделил участь манекена в домино, о погребении которого необходимо упомянуть особо. Но что бы там ни было, после того, как миновал первый инстинктивный страх или же устранены были все разумные для него основания, оба члена городского совета собственными руками поспешно обернули манекен в брошенный поодаль плащ — тот самый, что окутывал его во время подъема на башню. Той же ночью манекен тайно спустили вниз, доставили к берегу, вывезли в открытое море и затопили. Впоследствии, даже за вольным пиршественным столом, в ответ на самые неотступные расспрашивания оба очевидца так и не раскрыли до конца тайну происшедшего на колокольне.

Случившееся не могло не представляться загадкой, и молва усматривала в развязке явное вмешательство сверхъестественных сил, решивших судьбу найденыша, однако более просвещенные умы без труда находили событиям иное объяснение. В цепи обстоятельных умозаключений, выводившихся свидетелями происшествия, могут обнаружиться заведомо неверные звенья, подчас между ними недостает связи, но, поскольку данное истолкование является единственным относительно достоверным из дошедших до нас, то его и следует, за неимением лучшего, изложить здесь. Впрочем, представляется необходимым сначала привести предположения касательно тайного замысла Баннадонны, а именно, каким образом этот замысел у него возник и каким целям должен был служить; предположения эти высказывались теми, кто сумел якобы не только постичь до тонкостей существо события, но и проникнуть в самую душу мастера. При рассмотрении вопроса придется косвенным образом затронуть ряд материй особого рода — далеких от ясности и непосредственно с предметом речи не связанных.