Герман Мелвилл: Башня с колоколом

Двусмысленный намек на скрытый за занавесом предмет снова заставил гостей ощутить смутную тревогу. Они постарались, однако, не выказать ни малейшего интереса к сказанному, не желая, видимо, предоставлять безродному подкидышу возможности убедиться, сколь легко мог он силой своего плебейского искусства лишить лиц благородного происхождения уверенности в себе.

— Так что ж, Баннадонна, — произнес градоправитель, — когда вы запустите механизм и часы начнут отбивать время? Мы дорожим вами не менее, чем вашей работой, и желали бы обрести полную уверенность в вашем успехе. Народ тоже полон нетерпения — слышите возгласы? Назовите же срок, когда все будет исполнено.

— Завтра, эчеленца, соблаговолите только прислушаться, а нет — так и без того услышите небывалую музыку. Первым зазвучит вот этот колокол, — Баннадонна указал на колокол с фигурами девушек, увитых гирляндами, — он пробьет один раз. Взгляните: Уна и Дуа [7] Уна, Дуа — от uno, due (итал.) — один, два — обозначения цифр на циферблате. Здесь возможна реминисценция из поэмы английского поэта эпохи Возрождения Эдмунда Спенсера (1552–1599) «Королева фей» (1590), где Уна воплощает добро и истину, Дуэсса — ложь и предательство. держатся за руки, но первый же удар молота разомкнет это любовное пожатье. Итак, завтра, ровно в час пополудни, после того, как молот ударит сюда, именно сюда, — Баннадонна приблизился к колоколу и коснулся переплетенных девических пальцев, — жалкий механик будет безмерно счастлив снова дать вам всепокорнейшую аудиенцию здесь у себя, среди всего этого хлама. А покуда прощайте, светлейшие превосходительства, и внемлите бою часов вашего подданного.

Сохраняя внешнее спокойствие, сквозь которое готова была вырваться, подобно огню из горнила, жгучая пламенность, Баннадонна с подчеркнутой учтивостью шагнул к лестничному спуску, дабы сопроводить высоких гостей к выходу. Однако младший член городского совета — человек по натуре добросердечный, — встревоженный вызывающе насмешливым презрением, сквозившим под смиренной почтительностью найденыша, и не столько задетый явным пренебрежением, сколько движимый христианским сочувствием и состраданием к смутно провидимой им участи, каковая неотвратимо постигает дерзких анахоретов, и находясь, очевидно, под сильным впечатлением от окружавшей его диковинной обстановки, этот облеченный властью человеколюбец с печалью отвел глаза от собеседника — и тут проницательный взгляд его упал на застывшее лицо Уны, выражение которого заставило его вздрогнуть.

— Отчего вышло так, Баннадонна, — кротко обратился он к мастеру, — что Уна ничуть не похожа на своих сестер?

— Христос свидетель, — немедля вмешался в разговор градоправитель, благодаря замечанию спутника только сейчас обративший внимание на эту фигуру, — что лицо Уны не отличить от лица Деворы-пророчицы [8] Девора-пророчица — предсказала, согласно Библии, гибель ханаанского военачальника Сисары, который после битвы спасался бегством и был убит Иаилью (Суд., 4, 5). , которую изобразил дель Фонка, флорентиец.

— Ясно, что вы, Баннадонна, — мягко продолжал младший член городского совета, — равно стремились придать всем двенадцати отрешенно-беспечный вид. Однако вглядитесь: в улыбке Уны есть нечто роковое. Ее улыбка совсем иная…

При этих словах градоправитель, уже ступивший одной ногой на лестницу, испытующе перевел глаза на ваятеля, словно желая проследить по его лицу, какое объяснение подыщет тот для оправдания подобного несоответствия.

Баннадонна заговорил:

— Эчеленца, сейчас, когда я вслед за вашим острым взором пристальнее всматриваюсь в лицо Уны, я и в самом деле замечаю, что оно несколько отличается от прочих. Однако обойдите вокруг колокола — и вы не найдете двух лиц, совершенно одинаковых. Причина в том, что искусству предписан закон… Впрочем, становится все прохладнее: эти решетки — плохая защита от сквозняков. Позвольте же мне, сиятельнейшие государи мои, хотя бы немного проводить вас. Тех, в чьем благополучии кровно заинтересовано общество, следует опекать особенно ревностно.

— Говоря о выражении лица Уны, вы упомянули, Баннадонна, о том, что в искусстве есть некий закон, — заметил градоправитель, когда все трое спускались вниз по каменным ступеням. — Прошу вас, откройте, в чем он заключается…

— Простите, эчеленца, как-нибудь в другой раз: здесь, в башне, ужасная сырость.

— Нет-нет, я должен передохнуть и узнать обо всем немедленно. Вот тут, на площадке, есть место, где расположиться; оконный проем защищен от ветра, да и света достаточно. Рассказывайте про свой закон, и во всех подробностях.