Теодор Фонтане - Госпожа Женни Трайбель ИЛИ «СЕРДЦЕ СЕРДЦУ ВЕСТЬ ПОДАЕТ»

Фогельзанг сдвинул брови, и всякий, у кого покамест лишь смутно мелькала мысль о сходстве его с Мефистофелем, увидя такую игру лица, невольно поискал глазами хромую ногу. Однако коммерции советница продолжала:

- Впрочем, я охотно допускала, что патриотические принципы, которые провозглашал великий поэт, очень и очень уязвимы. Равно как не всегда бывают правильными и проторенные пути…

Фогельзанг, гордый тем, что идет непроторенными путями, кивнул - на сей раз одобрительно.

- Впрочем, оставим политику, господин лейтенант. Я отдаю вам Гервега, как политического поэта, ибо политика была лишь каплей чужеродной крови в его жилах, а велик он там, где он поэт и только поэт. Вы помните? «Хотел бы я угаснуть, как закат, как день в последнем розовом сиянье…»

- «О, этот смерти мимолетный взгляд, о, эта тишь и с вечностью слиянье!» Да, милостивая государыня, эти стихи я знаю, и я твердил их в свое время, но если есть на свете человек, который отнюдь не желает героически слиться с вечностью, когда дойдет до дела, то это не кто иной, как сам господин Гервег. Так было, так будет. Прямое следствие пустых, высокопарных слов и рифмоплетства. Поверьте слову, госпожа советница, это уже пройденный этап. Будущее за прозой.

- Как на чей вкус, господин лейтенант, как на чей,- сказала Женни, оскорбленная в своих лучших чувствах.- Если вы предпочитаете прозу, я не стану противоречить, но мне дорог мир поэзии, а всего дороже те формы, в которых поэзия издавна находит свое выражение. Лишь ради этого стоит жить. Суета сует и всяческая суета, самое же суетное - то, чего алчет мир,- богатство внешнее, золото. «Золото - это только химера»,- вот вам, пожалуйста, изречение великого человека и великого художника - я говорю о Мейербере, который, будучи баловнем судьбы, более других имеет возможность постичь разницу между вечным и преходящим. Что до меня, я навсегда сохраню верность идеалу и никогда не отрекусь от него. А наиболее возвышенное воплощение идеала я нахожу в песне, и прежде всего в песне, которую поют. Ибо музыка возносит поэзию в сферу еще более высокую. Дорогой Крола, скажите, права я или нет.

Крола улыбнулся про себя, смущенно и добродушно, ибо, будучи миллионером, с одной стороны, и тенором - с другой, он поневоле сидел между двух стульев. Потом он все-таки взял руку своей приятельницы и сказал:

- Ах, Женни, Женни, разве вы когда-нибудь бываете неправы?

Тем временем коммерции советник всецело занялся майоршей Цапель, чьи дни при дворе протекали во времена еще более отдаленные, нежели дни фрейлейн фон Пышке. Трайбель в такие тонкости не вдавался, ибо, при всей потребности в том блеске, какой сообщало его дому присутствие двух придворных, хотя и расставшихся ныне со двором, особ, он был выше этих соображений, подобное отношение отнюдь не роняло, а скорее возвышало его в глазах обеих дам. Особенно благосклонна к своему приятелю-негоцианту была майорша, высоко ценившая радости хорошего стола, и всего благосклоннее в тех случаях, когда он, помимо вопросов аристократизма и генеалогии, рассматривал всевозможные моральные проблемы, к решению которых, как всякий берлинец, чувствовал истинное призвание. Майорша в таких случаях грозила ему пальчиком и шептала на ухо кое-какие секреты, что лет сорок тому назад могло бы навести на некоторые мысли, теперь же - оба без устали поминали свои преклонные годы - возбуждало лишь всеобщее веселье! Чаще всего это были безобидные сентенции из Бюхмана или другие общие места, которым лишь интонация - порой очень недвусмысленная - придавала фривольный характер.

- Скажите, mon cher [5] Мой дорогой (франц.). Трайбель,- так начала фон Цапель,- где вы откопали это привидение? Он, должно быть, служил еще до сорок восьмого, тогда была эпоха странных лейтенантов, но этот поистине довел свою странность до абсурда. Ходячая карикатура! Вы случайно не помните, была в то время картина, изображавшая Дон-Кихота с длинным копьем, а вокруг него толстые книги. Вылитый ваш лейтенант.

Трайбель провел указательным пальцем левой руки по внутренней стороне галстука и ответил:

- Да, где же я его откопал, милостивая государыня? Разумеется, «послушный долгу, не порыву чувства». Его общественные заслуги, собственно говоря, ничтожны, человеческие - едва ли выше. Но он политик.

- Какой он политик? Он может разве только пугающим призраком встать перед принципами, которые имели несчастье заслужить его одобрение. Скажите на милость, советник, зачем вам вообще понадобилась политика? К чему это приведет? Вы только утратите свой прекрасный нрав, прекрасные правила и прекрасное общество. Я уже слышала, что вы хотите баллотироваться в Тейпиц-Цоссене. Воля ваша. Но зачем? Бросьте вы это. У вас милая жена, чувствительная и поэтичная, у вас дивная вилла, где мы в данный момент вкушаем рагу с зеленью, какого больше нигде не подадут, у вас парк с фонтаном и какаду, который лично у меня вызывает зависть, потому что мой, зеленый, линяет и страшен как смертный грех. Ну, зачем, зачем вам понадобилась политика? Зачем вам Тейпиц-Цоссен? И более того, чтобы окончательно убедить вас в своей беспристрастности: зачем вам понадобился консерватизм? Вы промышленник, вы живете на Кёпникерштрассе. Уступите же эту местность Людвигу Лёве, или Зингеру, или кто там еще у них есть. Каждому сословию приличествуют определенные политические убеждения. Юнкеры должны быть аграриями, профессора - национал-либералами, а промышленники должны быть прогрессивны. Вот и станьте прогрессистом. Зачем вам понадобился орден Короны? Будь я на вашем месте, я подвизалась бы на муниципальном поприще и стремилась к «Дубовому венку».