Стеван Сремац - Поп Чира и поп Спира

Занялся прекрасный день святого Георгия, день венчания и свадебного пира. Двор попа Спиры благоухал сиренью, а все дома в селе были по случаю праздника украшены любистоком, сиренью и вербой. За последние дни все в поповском доме буквально сбились с ног: отец Спира был истый серб, он не жалел ничего, когда нужно было раскошелиться и показать, что такое попов дом. «Пускай всё идёт прахом, затем и наживали! — говорил он. — Не каждый же день свадьба. Не хватит у меня, найдётся у еврея Лоренца!» Как от прихожан он требовал щедрости в таких случаях, так и сам в день Юлиной свадьбы не поскупился и наготовил всего. Поп Спира был одним из усердных почитателей Доситея, хоть и редко в него заглядывал; но, почитая, всё же не соглашался с Доситеем, когда тот поносил сербов за мотовство на музыкантов, танцы, вино и гульбу, и упрекал его за то, что, будучи во всём прочем столь мудрым человеком, он сурово отзывался о сербской свадьбе и других весёлых и чудесных обычаях. «Не был никогда женат, вот и писал такое, — оправдывал его поп Спира, — потому и сердиться на него нельзя. А пока я жив, будет так и в моём доме, и во всём селе!»

И в самом деле, чего только не наготовили! Из трёх комнат — большой и двух соседних — вытащили в кладовую всю мебель, оставив только столы, которые в день свадьбы будут уставлены напитками и снедью. Старое вино в погребе было проверено, и отдан приказ наполнять сосуды безотказно, пока хоть кто-нибудь из приглашённых пожелает выпить. Гулянье будет продолжаться круглые сутки, так как молодые останутся дома и только через несколько недель уедут в Вену, где будет учиться Шаца.

Прибыли дружки с женихом. Очарователен был жених Шаца, настоящий сын газды! И с каким вкусом оделся — сразу видно, что учился в гимназии.

На Шаце был дорогой и красивый наряд. Душанка, жилет и брюки из белого тонкого сукна, красиво отделанные голубым гайтаном; на жилете штук тридцать серебряных пуговиц, на красном шёлковом галстуке — золотом вышитый сербский герб (вышила его Юла, непрестанно думая о женихе); из-под расстёгнутого до половины жилета белеет сорочка топкого сербского полотна, расшитая спереди золотом (её вышила и прислала Шацына сестра Яна), на ногах лакированные сапожки с золотыми розетками и кистями; на голове шляпа с воткнутой в неё веточкой ковыля, который расцвёл в тёплый солнечный Георгиев день и закрыл жениху всю шляпу.

За повозкой жениха — вереница других повозок. Из одной только Бачки прибыло на пароме накануне вечером девять да утром семь повозок с Шацыной роднёй, и ещё столько же по сухопутью. Загромоздили всю улицу, и без того битком набитую любопытной толпой приглашённых и неприглашённых. Играют волынки, танцуют несколько коло во дворе и вдвое больше вдоль улицы. Выходят из дома невестины или жениховы родственники и оделяют сватов розмаринами, а лошадям в уздечки продевают тонкие рушники, — даже лошади радуются, и они приноровились и танцуют под волынку, а лучше всех — кони Рады Карабаша.

На половине невесты суета: каждую, минуту кто-то входит, кто-то выходит.

Как только Шаца сошёл с повозки и направился к дому, девушки-бачванки, все из Шацыной родни, запели:

— Хо-о-о! — встречают Шацу Юлины родичи. — Милости просим! Низка стреха, высок жених! — приветствуют его, вводят в дом и угощают всю его родню. Потом появляются музыканты и заводят коло на веранде, в ожидании, пока выйдет невеста, а вокруг невесты толпятся подружки и родственники, которые от чрезмерного усердия и услужливости больше мешают, чем помогают. Из невестиных покоев несётся песня подружек, заплетающих косы невесте:

— Эй, дружка, эй, давай перстень, — кричит девушка с хорошеньким весёлым личиком, высунувшись сквозь приоткрытую дверь невестиных покоев.

Дружка выходит из коло и отправляется за невестой. И он красиво разодет, а на шляпе большое перо цапли, как и подобает студенту-юристу. Выводят невесту и провожают к повозке, в которую запряжены самые лучшие и самые ретивые кони. Невеста просто прелестна: голубые глаза, совсем как небо Георгиева дня, взгляд торжественный и прекрасный, как сегодняшний праздник.

И пока родичи ещё возились и топтались около невесты, оправляя какие-то шпильки и булавки, подружки и крестьянские девушки запели плач: