Мор Йокаи - Золотой человек

А Тимея, забыв про боль, умоляюще складывала руки, прося доктора, вице-губернатора и жениха никому не говорить об увиденном, сохранить все в тайне.

Но это было невозможно. Вещественные доказательства очутились в руках судей, и Аталии теперь уже не приходилось ждать милости ни от кого, кроме бога.

Тотчас же после выздоровления Тимея вызывалась в суд для очной ставки с преступницей. Что и говорить, тягостная обязанность для нее! Впрочем, она по-прежнему упорно твердила, что ничего не помнит.

Так как на суде она должна была предстать как супруга г-на Качуки, им необходимо было поскорей сочетаться браком. Свадьбу отпраздновали, как только Тимея немного оправилась от болезни. Без шума, блеска, без роскошного пира и сонма гостей. Присутствовали только священник да два шафера — домашний врач и вице-губернатор. Больше гостей не было.

Когда Тимея выздоровела, она отправилась в суд для очной ставки с Аталией. Правосудие не избавило ее от тягостной необходимости еще раз столкнуться с убийцей.

Что до Аталии, то она вовсе не страшилась этой минуты. Наоборот, с нетерпением ждала, когда приведут ее жертву. Ей хотелось если не кинжалом, то хоть колючим взглядом пронзить сердце соперницы.

Аталия предстала перед судом в траурном одеянии. Лицо ее побледнело, но в непокорных глазах горел дерзкий огонь. Однако она все же заметно вздрогнула, когда председатель обратился к судебному приставу:

— Пригласите супругу господина Имре Качуки.

«Госпожа Качука! Значит, она все-таки стала его женой!»

Какое злорадство изобразилось на ее лице, когда в зал суда вошла Тимея и она увидела на беломраморном лице соперницы красную полосу, тянувшуюся вдоль лба до самого виска, — рубец от нанесенной ею раны! Хоть этот шрам она оставила Тимее на память!

И еще раз испытала Аталия истинное наслаждение — когда председатель суда призвал Тимею к присяге и она, сняв перчатку, подняла к небу изуродованную шрамом руку. Этот рубец тоже ее, Аталии, свадебный подарок! А Тимея, подняв израненную, дрожавшую руку, клялась, что все позабыла, даже не помнит, с кем она боролась, с мужчиной или с женщиной.

— Презренная! — прошипела сквозь зубы Аталия. — У тебя не хватает даже духу обвинить меня…

— Мы не об этом спрашиваем вас теперь, сударыня, — прервал Тимею председатель суда. — Нам нужно установить, действительно ли письмо, написанное детским почерком, с насекомым на печати получено вами по почте в день покушения? Не было ли оно распечатано раньше? Не знал ли кто-нибудь о его содержании?

Тимея отвечала, что нет, письмо так и оставалось нераспечатанным.

Тогда председатель обратился к Аталии:

— А теперь, мадемуазель Аталия Бразович, вам придется выслушать то, что написано в этом письме:

«Сударыня, на стене Вашей комнаты, есть картина, изображающая святого Георгия. Эта картина скрывает тайную нишу, куда можно проникнуть через шкаф с посудой. Велите заделать эту нишу и берегите Вашу драгоценную жизнь. Живите долго и счастливо.

Огласив письмо, председатель приподнял коврик, лежавший на столе. Под ним находились вещественные доказательства, изобличающие Аталию: окровавленный пеньюар, шкатулка с ядами и дневник.

При виде неопровержимых улик Аталия вскрикнула, как смертельно раненный коршун, и закрыла лицо руками. Когда она отняла руки, лицо ее было уже не бледным, а пунцово-красным. В ярости она сорвала с шеи черный бант и швырнула его на пол. Казалось, она обнажила для палача свою восхитительную белую шею.

— Верно! — вскричала она. — Это я хотела убить тебя! И раскаиваюсь только в том, что промахнулась. Ты была проклятием моей жизни, ненавистный бледнолицый призрак! Из-за тебя я стала навеки несчастной! Я давно жаждала прикончить тебя! И не нашла бы себе покоя в этом мире, если бы не попыталась это сделать! Смотри, в моей шкатулке достаточно яда, чтобы отравить целую свору твоих свадебных гостей. Но я жаждала именно твоей крови!.. Ты не погибла, но я насытилась местью и теперь могу спокойно умереть. Но это еще не все. Прежде чем секира палача отсечет мне голову, я нанесу твоему сердцу еще одну кинжальную рану! Эта рана никогда не заживет, она станет терзать тебя, даже когда ты будешь блаженствовать в объятиях мужа! Теперь мой черед присягать и клясться. Клянусь богом, всеми святыми, ангелами на небесах и дьяволами в аду! Да будут они ко мне столь же милосердны, как истинно то, что я сейчас скажу!

Фурия опустилась на колени и, воздев руки над головой, призвала в свидетели всех обитателей неба и преисподней.