Оливия Уэдсли - Ты и я

— Ты прощаешь меня? — быстрым шепотом спросил он.

Тото смеялась, откинувшись головкой назад, и говорила у самых его губ:

— Ты понимаешь, мы поссорились, ты и я! Мы потратили зря целый чудесный день! О Ник, как мы могли! Ник, скажи, ты, правда, ревновал?

— Да, ревновал. Треверс свободен, он от тебя без ума. И, кажется, я в первый раз понял все по-настоящему, все, что касается нас с тобой, — когда он попросил: "Дайте мне адрес Тото!" — и я не мог дать.

— Нет, довольно, довольно! Я больше слушать не хочу. У тебя опять твой клубный гость, а ты здесь со мной, и сейчас полночь, и ничто на свете ничего не значит — лишь то, что мы вместе, что мы простили друг другу. И я рада, что ты ревновал. Я сама могла бы страшно, безумно ревновать тебя. Я ужасно не люблю, когда ты уходишь, и все думаю, что ты встретишь изумительную красавицу, а она увидит, какой ты дорогуша, и так и скажет тебе. Я… я собственница… особенно… особенно, милый, после полуночи!

Кофе, тосты, черносмородиновое желе, царица Савская в ночном туалете, очень напоминающем детское крестильное платьице, и с бледно-розовыми бантами, два раскрытых окна, открытая дверь и Ник — в пестром халате, который Тото выбрала за зеленый фон, — переходящий из комнаты в комнату, бреющийся и разъясняющий Тото, что именно он намерен сказать ее матери.

Тото — с мудростью, у женщин, по-видимому, врожденной, а мужчинам совершенно недоступной, — слушала, никаких замечаний не делала и, не соглашаясь ни с одной фразой, произнесенной Ником, одобрительно улыбалась ему. Она совершенно не хотела, чтобы Ник с утра пришел в дурное настроение, из которого ей придется потом выводить его весь день. Свидание с Вероной казалось ей и ненужным, и бесполезным; оно не изменит ничего ни на йоту, только взбесит Ника и даст возможность Вероне наговорить ему неприятных и, по всей вероятности, обидных вещей.

Выговорившись, Ник остановился перед ней и довольно уныло спросил:

— Как ты думаешь, годится?

— Звучит великолепно. Но надо ли тебе идти непременно сегодня? Сегодня? Я задумала маленький пикник.

— Я считаю, что раньше надо покончить с этим вопросом.

— Да, но завтра может пойти дождь, а сегодня день такой чудный. И, по-моему, ссориться и серьезно объясняться даже как-то уместнее в плохую погоду. Ты не находишь?

В конце концов, они отправились в автомобиле в Сассекс, с тем что начнут играть, как только попадут в подходящую местность.

Игра заключалась в том, что они вдруг сворачивали с большой дороги на какой-нибудь проселок и начинали заниматься исследованиями.

Сегодня, по пути в Гастингс, после Тонбриджа, Тото открыла идеальную дорожку, с изгородями по обе стороны, усеянными цветами боярышника; на полдороге кто-то очень кстати развел фруктовый сад, белые шапки деревьев красиво выделялись на ярком небе.

Тото остановила автомобиль.

— Два часа, чудесный день — и все к лучшему в этом лучшем из миров!

Она сняла шляпу, и солнце заиграло в ее волосах, а личико под блестящей волной волос стало совсем прозрачным.

— У тебя усталый вид, — озабоченно сказал Ник, — у тебя синяки под глазами, Бэби!

Они позавтракали превосходными сандвичами приготовления Анри, крутыми яйцами, шоколадным тортом и персиками; Ник пил виски с содовой, а Тото — кофе из термоса.

Затем они заперли автомобиль и отправились на исследования.

Было очень тихо кругом, так тихо, как бывает только в два часа пополудни в июне, когда все бездействует, пронизанное солнцем, когда слышен только говор насекомых, а все другие звуки доходят словно издалека, чуть ли не из другого мира.

У старых деревянных ворот стоял ослик, погруженный в размышления о жизни и чванившийся своими ресницами.

Тото и Ник поздоровались с ним; он хлопнул ухом; они прошли немного дальше и увидали черную овцу. Тото сказала; "Из нашей братии" — и Ник нахмурился, а она, заметив это, попеняла на себя за неосторожные слова.

Черная овца оказалась очень веселой, что еще больше увеличивало сходство (подумала, но уже не сказала Тото), так как и Тото была весела и, разумеется, обожала жизнь.

Позже, после того как они отдохнули и Тото немного подремала, они пили чай в коттедже, причем им подавала не славная старомодная крестьянка в голландском или каком-нибудь другом чепце, как описывается в романах, а очень живая и стройная молодая женщина, жена моряка, которая говорила о Лондоне с горячим увлечением и о некоей харчевне вблизи Стедфорд-Эст, как о райской обители по сравнению с сельским Сассексом, отнюдь, по ее мнению, не напоминавшим последнюю.