Шмуэль-Йосеф Агнон - Простая история

Мина проснулась.

— Тебе не спится? — спросила она.

— Мне показалось, что Мешулам плачет, — ответил Гиршл.

— Но ведь он в деревне.

— Я сказал, что мне показалось.

— Это потому, что ты привык к его плачу.

Да, — согласился Гиршл. — Привычки формируют нас.

Мина не откликнулась, и Гиршл стал двигаться как можно тише, чтобы не беспокоить ее. Она тоже старалась дышать тихо, прислушиваясь к его движениям.

…После отъезда Мешулама жизнь Мины и Гиршла изменилась. С ребенком уехала также кормилица, и, не найдя ей подходящей замены, Мина сама выполняла всю работу по дому. Она не была образцовой хозяйкой. Многие женщины вели свой дом гораздо лучше. Но между ней и мужем установился лад, и что бы она ни делала, все было хорошо для него.

Хозяйство отнимало у Мины много времени, так что скучать ей было некогда. Исчезла ее бледность, на щеках появился румянец, а на губах улыбка. Гиршлу нравились даже первые морщинки у нее за ушами, он называл их «поцелуйными черточками» и гордился ими, как будто сам их сотворил. Каждое утро он помогал жене готовить завтрак и в это же время истолковывал ей ее сны. Возможно, д-р Фрейд в Вене сделал бы это лучше, но она была довольна.

Гиршлу доставляло удовольствие помогать Мине по утрам на кухне. Мина не особенно нуждалась в его помощи, но ему нравилось смотреть на нее в ее красивом домашнем платье. Если бы молочник не появлялся каждый раз именно в тот момент, когда ему хотелось обнять жену, он мог бы считать себя живущим в раю. Мина уговаривала его выпить кофе, пока тот не остыл.

— Нет, ты первая отпей, — просил Гиршл.

— Но зачем мне пить из твоей чашки, у меня ведь есть собственная? — не понимала она.

— Чтобы я мог отпить из твоей, — объяснял Гиршл.

И так он вел себя за каждой едой.

Порой, когда они бывали вместе, Гиршлу приходила мысль о Блюме. Она не только меня не любила, говорил он себе, она вообще не любила никого. Должно быть, потому и замуж не выходит, чтобы не доставить какому-нибудь мужчине радость.

Глаза Мины светились таким светом, какого Гиршл никогда не видел. Стоило ей положить руку на его плечо, как от нее к нему текло блаженное тепло. Он видел, что она пополнела. Она чувствовала на себе его взгляд и краснела. Он смотрел пристальней: неужели он прав и она просто не хотела ему ничего говорить? Сияние материнской радости в ее глазах все ему сказало.

Мина прибавляла в весе, но при этом стала куда более проворной. Руки ее ни минуты не отдыхали. Справившись с домашней работой, она бралась за вязание детских чепчиков. Нет, не для Мешулама, он был уже слишком большим для них.

Гиршл, который никогда не замечал, в чем одета Мина, еще меньше внимания обращал на детскую одежду.

Приближались рождественские праздники, и в лавке шла бойкая торговля. Уже готовились коробки с подарками для жен высокопоставленных чиновников. Эту работу можно было доверить Гецлу с Файвлом, но хороший купец не спускает глаз с приказчиков.

Однажды в лавке появился Гедалья Цимлих. Борух-Меир вручил ему листок бумаги, а Цирл кивком головы показала на приготовленные коробки. Гиршл стоял рядом с тестем, лицо его не выражало ни радушия, ни особого неудовольствия. По-видимому, он примирился с тем, как устроен мир, поняв, что ему не под силу его изменить. Многое менялось само собой. Так, например, если раньше дом молодых Гурвицев служил пристанищем для их друзей, то теперь стоило мужу Софьи вернуться в Шибуш, как все они шли к Гильденхорнам.

Гиршл и Мина не заметили этой перемены, а если и заметили, то не переживали из-за нее. Мина скоро должна была уехать в Маликровик, чтобы побыть с сыном. Поскольку власти запретили евреям торговать в лавках в рождественские праздники, когда христианские лавки закрывались, у Гиршла появилась возможность сопровождать ее.

Мешулам все еще был недостаточно развитым для своего возраста ребенком. Естественно, в деревне ему было лучше, чем в городе. Благодаря неусыпным заботам бабушки он начинал наверстывать отставание.

Гиршл играл с сыном, изобретал для него всякие забавы. Нисколько не напоминая своего дядю по отцовской линии, в честь которого назвали его ребенка, он все же сочинил для него и напевал такой стишок:

Прав был Шиллер, когда сказал, что нет в мире человека, который не писал бы в молодости стихов. Шиллер, возможно, имел в виду нечто более талантливое, но лучше сочинять такие стишки, чем называть собственного сына сиротой.