Блез Сандрар: Золото

Иоганн Август Сутер прибывает 7 июля, во вторник. Он дал обет. Едва причалили, как он спрыгивает на пристань, расталкивает солдат ополчения, одним-единственным взглядом охватывает весь необъятный морской горизонт, откупоривает и залпом осушает бутылку рейнского вина, швыряет пустую бутылку в толпу негров, команду одного бермудца. Потом, расхохотавшись, бегом устремляется в незнакомый большой город, торопясь так, словно его ждут.

— Вот, дружище, — говорил Пауль Хабербосх Иоганну Августу Сутеру, — я тебе тут устрою житье без забот, так что будет у тебя пища, кров и нос в табаке. Вдобавок и одежу дам. У меня тут есть старый гаррик [4] Гаррик, или каррик, — форменное пальто ирландского кучера с несколькими воротниками или пелеринами, защищавшими сидевшего на козлах экипажа человека от сильного ветра. о семи воротниках, пришлых ирландцев он приводит в восторг. Нигде ты не найдешь местечка теплее, чем у меня; особливо потому, что ты, между нами, по-ихнему не понимаешь; и тут-то гаррик будет как нельзя кстати, ведь с этими ирландцами, а они, черт бы их побрал, славные парняги, такие невинные, словно вчерась голышом из рая на землю свалились, тебе только и надо, что разевать пошире одни уши, и пусть они влезают туда со своим распроклятым языком, шлюхины дети, потому что молчать они не умеют. Кроме шуток, говорю тебе, что и недели не пройдет, как ты запросишься отпустить тебя хоть в монастырь. Ирландцу молчать невозможно никак, а пока он начнет тебе рассказывать, что у него там накипело в брюхе, я тебе наказываю тихонько пощупать его пожитки, только взглянуть, что у него там внутри — запасные кишки, как у краснокожих обезьян, или запор, как в старухином заду. Вот тебе мой гаррик, вот галлон портового рома (ведь с ирландцем, который только приплыл, надо чокнуться, таков обычай принимать земляка) и малыш-ножичек моего изготовления, длинный как бечева, а лезвие глаже, чем у евнуха между ног. А взгляни-ка на эту пружину, нажми сверху, оп-ля, видишь, выскочили три зубца да из самого конца. Вот так здорово, да. Пока ты будешь с ним разглагольствовать про О' Коннора или Акт объединения, и как его утверждали в парламенте, моя заточка все тебе скажет — есть дыра в заду у клиента, или там все заделано, как у глупой деревяшки. Проткнешь только самую малость, чтоб узнать, из какого теста его задница — из свинца или золота. Ага, ты все понял, прекрасно, тебе уже пора это уметь! А ведь это я сам смастерил; когда я плавал на «Эшелль», тамошний бортовой хирург, французский чертяка, эту штуковину называл термометром. Вот я доверяю тебе термометр, и без шуток, понял? Ведь ты мне нравишься, сынок, твоя мамаша, правду сказать, должно быть, не скучала, когда тебя зачала. Только не забывай как следует драить пуговицы на твоем гаррике, они должны сверкать, как вывеска хорошего трактира, а тут ты и достанешь бутылку рома, ибо, как в народе говорят: добрая стать не умеет врать, а с твоими волосьями цвета черной редьки, да в моем гаррике с пуговицами, блестящими, как выигранные в кости доллары, они примут тебя за кучера архиепископа Дублинского в День благодарения и под свою европейскую болтовню поедут с тобой прямо сюда. Да смотри осторожней, не строй из себя dead-heat [5] Здесь — ухаря, сорвиголову. , чтобы твоих клиентов не увел у тебя из-под носа какой-нибудь чертов голландец, тогда берегись у меня! Еще кой-чего тебе скажу. Привезешь сюда какого-нибудь из этих ирландских горемык, так старайся больше ни разу в жизни не сталкиваться с ним потом, даже если минет сто лет! Вот все, чего тебе желаю. А теперь проваливай, я все сказал.

— Бывают печные трубы добротные, а бывают и лопнувшие. А сейчас я научу тебя вытапливать жир из свиных туш.

Это слова Хагельстрема, изобретателя шведских спичек. Иоганн Август Сутер служит у него приказчиком, упаковщиком и ведет учет. Прошло три месяца. Иоганн Август Сутер прорвался из портовых улочек глубоко в город. Как вся американская цивилизация, он продвигается далеко на запад. Со времени встречи со старым корсаром Хабербосхом он уже освоил два, три разных ремесла. Он все глубже проникает в городское чрево. Работает у сукновала, у аптекаря, в колбасной лавке. Входит в долю с одним румыном и торгует с лотка вразнос. Он конюх в цирке. Потом — кузнец, дантист, набивальщик чучел, продает иерихонскую розу с расписанной позолотой повозки, устраивается дамским портным, вкалывает на лесопилке, побивает чернокожего великана на боксерском поединке и зарабатывает раба и гонорар в сто гиней, снова гол как осиновый кол, преподает математику у отцов миссионеров, учит английский, французский, венгерский, португальский, наречие негров Луизианы, языки сиу, команчей, британский жаргон, испанский, продвигается еще дальше к западу, проходит весь город, переправляется через реку, добирается до окраин, открывает трактир в пригороде. В Фордхэме среди его кабацкой публики, грубых ломовых работяг, охочих загуливаться допоздна, судача о многочисленных местных слухах, иногда появляется фигура безмолвного и одинокого пьяницы — Эдгара Аллана По.