Жан Жионо - Король без развлечений

И это действительно было такое знакомое, такое красивое лицо Доротеи, чье окно он видел освещенным еще двадцать минут назад. За несколько секунд, когда смешались явь и сон с лицом пастушки, он понял, что опять произошло несчастье: Доротея, видимо, первая встала в доме, чтобы приготовить кофе, вышла за дровами и… исчезла! Нет, на этот раз она не исчезла, вот она, здесь, он видел ее. Он даже, осмелев, потрогал ее. Такое знакомое лицо Доротеи! А тот мужчина? Значит, все-таки человек!

Фредерик II не помнил, как спустился с дерева и пошел по следам мужчины, сначала через кусты, потом через уходящий вверх луг. Отчетливые свежие следы были хорошо видны, несмотря на туман. Он не хотел догонять его, о, нет, нет! Но шел за ним.

Прошел луг Карля. Следы сохраняли свою свежесть настолько, что в некоторые из них еще продолжали осыпаться крупицы наста с края следа. Так он прошел через луг Бернара. Было, наверное, уже часов восемь, и туман начал медленно подниматься. Местами он рассеялся настолько, что стали видны деревья, растущие вдоль дороги. В один из таких моментов Фредерик II увидел человека, неторопливо поднимавшегося в гору. Это был именно тот незнакомец: та же незнакомая походка, та же куртка, меховая шапка, та же коренастая фигура; он шел точно в том же направлении, в каком уходили следы.

Фредерик II присел за какой-то изгородью и дал незнакомцу возможность увеличить расстояние. Когда тот стал постепенно растворяться в тумане, Фредерик опять двинулся за ним. Человек шел по направлению к горе Жокон, как это было и в том случае, когда после исчезновения Раванеля Берг шел за ним, а потом потерял в тумане. Фредерик знал, что он-то его сейчас не упустит. Тут речь шла даже не о храбрости, а о любопытстве (если можно назвать любопытством ощущение преследователя, словно находящегося под гипнозом).

Снег вокруг был девственно чистый, единственные следы были только что оставлены шагавшим впереди человеком.

А он совершенно явно и не без умысла направлялся к лесу Бюрля. Скоро опушка леса стала добавлять в туман серых тонов. Незнакомец вошел в лес.

Тут бы Фредерику II переменить направление и пойти к лесу наискосок. Это было бы осторожнее, на случай, если тот тип вдруг встал бы за деревом, чтобы подкараулить его, но Фредерик, ни о чем не думая, продолжал шагать след в след. Кстати, когда он подошел к опушке леса, он разглядел сквозь туман, за тяжелыми лапами ельника, покрытыми снегом, в серой мгле прямо перед собой спину и шапку спокойно шагающего человека.

Спокойно, но уверенно, размеренно. Ходок он был явно привычный к большим расстояниям.

Он продолжал подниматься, вышел из леса на пастбище, что на склоне горы Арша. Уверенно и точно шел именно там, где пролегала тропа, хотя она была спрятана под невероятно толстым слоем снега, скрывавшим все неровности почвы.

На такой высоте было намного светлее. Когда они подошли к вершине Арша, Фредерик II все же проявил осторожность, остановился и дал незнакомцу возможность оторваться, позволил ему уйти немного вперед. Был бы поосмотрительнее и в абсолютно здравом рассудке — дал бы ему возможность увеличить разрыв на целый час. В такое время года, кроме Фредерика II, в тех местах мог быть только один человек: тот, который шел впереди, оставляя четкий, словно вырезанный ножом след, и потерять его было невозможно. Но Фредерик скажет потом: «Мне надо было его видеть». Он остановился метров на двести ниже незнакомца, который, дойдя до вершины Арша, остановился.

Там, наверху, был отчетливо виден его силуэт. («Как на мишени», — скажет потом Фредерик II.) Над ними туман уже не был густым, а над туманом, по-видимому, проплывали облака, потому что временами туман вдруг пронизывали белые, полные снежной пыли лучи. Наверное, по другую сторону Арша эти лучи, словно длинные стрелы, вонзались в беспредельные дали, простирающиеся внизу и доходящие до перевала Негрон, до Руссе, до необозримых далей. Как широк этот мир! Весь покрытый туманом, он походил на океан миндального молока с неподвижно застывшими волнами, и в этом океане потоки белесого света, должно быть, высвечивали бледные острова, обрамленные черным, целый архипелаг горных вершин. География нового мира.

Именно в тот момент, когда незнакомец спокойно рассматривал это творение, Фредерик II, стоя внизу, вдруг обнаружил, что между предплечьем и туловищем у него по-прежнему зажаты две дощечки орехового дерева.

Тут он словно пришел в себя. Конечно, если бы деревня была близко, он вернулся бы туда бегом, чтобы созвать народ. Но здесь, на горе Арша, где он опомнился с двумя дощечками под мышкой, он со словами: «А, черт! Чего я таскаю эти доски?» — сунул их в снег, чтобы освободить себе руки. При этом он не переставал следить за силуэтом, за мишенью, находившейся там, наверху. Между тем холод пронизывал ему спину и подмораживал волосы, а у него перед глазами, накладываясь друг на друга, возникали и разрастались, подобно колесам белого фейерверка, лица рисованной пастушки и Доротеи. Какую-то долю секунды он с отвратительным туманом в мыслях соображал, куда надо вставлять ключ для завода механизма: в глаз пастушки или в глаз Доротеи. («Такая тут злость меня взяла…» — скажет он потом.)