Оскар Лутс - Будни

Клодвиг уже окончательно приходит в себя.

– Чего теперь-то охать! – говорит она. – Теперь надо посмотреть, не спрятался ли он где-нибудь в углу, чтобы наброситься на Аадниеля.

Клодвиг выходит, спустя несколько минут возвращается и сообщает:

– Все в порядке. Уматывает к центру деревни.

Был воскресный день, как раз первый после того, как Ух-Петух получил от Кийра «тот» удар и последний перед тем, как Лутс и Киппель появились в Паунвере. По окончании церковной службы старый звонарь Либле отправляется в корчму, чтобы пропустить стопку-другую перед обедом. Посетителей в корчме не так-то много, но и не так-то мало, однако голос самого корчмаря перекрывает все остальные.

– Теперь, гляди-ка, подох старый мерин, – честит кого-то корчмарь, – и прихватил с собой мои денежки. Шестьдесят пять копеек остался должен, старый шатун, ушел домой да и протянул ноги. Кто мне теперь выплатит этот долг?! Станешь у жены требовать – так, чего доброго, по голове метлой огреет, мол, незачем было давать. Ну, долго ли, черт побери, так на свете проживешь и продержишься, ежели тебя каждый, кому не лень, обирает и обдирает! Не мог, сатана, вовремя сказать, что помирать собрался!

– Бог в помощь, – произносит Либле. – С чего это ты, старина Юри, разбушевался?

– Только тебя тут и не хватало! – ворчит корчмарь. – Небось, и ты тоже когда-нибудь выкинешь такую же штуку, как этот покойничек.

– Что за муха тебя укусила? Я вроде как пока что не думаю помирать.

– Кто тебя, иуду, знает.

– Что ты зря злобишься! Отмерь-ка мне порцию!..

Злой корчмарь наливает стопку. Либле выпивает, вытирает усы и только после этого осматривается, нет ли в корчме кого-нибудь из знакомых.

Смотри-ка – впрямь есть! Возле окна за столом сидят мельничный батрак, Ух-Петух-Который-Моложе и с ними еще третий – какой-то старик с клочкастыми волосами и обвисшей бородой, – судя по тому, что Либле никак не может вспомнить, где и когда он его прежде видел, последний приехал откуда-то издалека; местные жители, разумеется, звонарю все наперечет знакомы. Старик весь какой-то опустившийся и неряшливый, будто им только что вытирали пол, будто с него соскочил обруч, и он начал разваливаться: одна дощечка – сюда, другая – туда.

– Ну, так здрасьте! – кричит Либле в сторону этого треугольника.

– Знаем мы твое «здрасьте», – отвечает Ух-Петух. – Говорить в корчме «здрасьте» – то же самое, что вина клянчить.

– Как это – клянчить вина! – взрывается звонарь. – Когда это я у тебя вино клянчил? Я только что хлебнул порядком, еще до того, как тебя увидал. Чего ты взбеленился, ты, чужак пришлый!

– Ну, дак поди, поди сюда, Кристьян – протягивает Ух-Петух руку навстречу звонарю, – я пошутил. Садись. На, опрокинь стопку!

– Да нет, чего там, не то опять скажешь, вроде как я из-за этой стопки поздоровался.

– Ничего такого я не скажу. Я и впрямь хотел с тобой, Кристьян, поговорить, но лучше поговорим после. А теперь, поди, присаживайся да не ломайся. Гляди-ка, я от себя закажу еще пару пива, тогда…

Кристьян жмет всем троим руку, садится рядом с расхристанным хуторянином, и вот тут-то и происходит нечто такое, чего в Паунвере отроду не видывали и не слыхивали: младший (?) брат корчмаря заказывает две бутылки пива от себя.

– Юрка, открой-ка нам пару пива, – кричит он брату… – за мой счет!

«Юрка» делает большие глаза, но все же зацепляет бутылочную пробку прямехонько по центру тем похожим на коготь ястреба «крючком», который у него в руке. При этом лицо у корчмаря такое, будто он извлекает из могилы «этого старого мерина», прихватившего с собою на тот свет его, корчмаря, шестьдесят пять копеек. (Между прочим, заметим, корчмарь вовсе не так рассержен, каким себя выказывает, ему лишь хочется, чтобы клиенты поверили, будто он – человек обиженный.)

Ух-Петух приносит бутылки на стол, угощает соседей и обращается к Либле чуть ли не приветливо:

– Может, хошь какой закуски к пиву? Поди, глянь там, на стойке – какую-никакую рыбешку… Небось я заплачу.

Невиданное дело! Хитрый звонарь сразу же догадывается, что сегодня произойдет что-то совершенно необыкновенное; чтобы Ух-Петух угощал его из одной только доброты – в это Либле верит так же мало, как в сновидение. Но Бог с ним. Небось время покажет!

Пьют пиво, закусывают «какой-никакой рыбешкой», беседуют о том, о сем. Все, кроме расхристанного мужичка, выставляются друг перед другом. Хвастаются, похваляются – послушаешь, так можно подумать, будто тут собрались сплошь важные и значительные господа. Один не имеет денег, но силен, как девять быков, у второго нет ни денег, ни силы, зато есть новые сапоги, а у кого нет и сапог, лишь – одна рванина спереди, вторая сзади, тот летом переплывал озеро, и так далее.