Жозе Эса де Кейрош - Мандарин

Я выбежал на галерею. Внизу вокруг перевернутых повозок неистовствовала толпа: на крышки ящиков, поблескивая, опускались топоры, кожу чемоданов с легкостью вспарывали тысячи рук, вооруженных ножами. Казаки, стоя под навесом, отбивались от не оставлявшей их ревущей толпы. Несмотря на лунную ночь, вокруг нашей гостиницы кружили, разбрасывая искры, зажженные факелы, не смолкали громкие крики, которым вторил вой собак, и со всех сторон бежали, бежали, как легкие тени, люди, размахивающие копьями и кривыми серпами…

Тут я услышал шум толпы, ворвавшейся в нижний этаж через взломанные двери. Без сомнения, там искали меня, предполагая, что самые дорогие из сокровищ находятся при мне… Меня охватил ужас. Я подбежал к бамбуковой перегородке, выходившей во внутренний двор. Повалив ее, спрыгнул на вязанку хвороста, прикрывавшего зловонные нечистоты. Привязанный здесь мой пони ржал и натягивал повод. Я вскочил на него и вцепился в гриву…

В этот самый момент из кухонной двери выбежала вопящая орда с факелами и копьями. Испуганный пони перемахивает через канаву; мимо меня, свистя, летит стрела, потом — кирпич мне в плечо, потом в поясницу, потом в круп пони, и еще один, огромный, рассекает мне ухо. Впившись в гриву животного и задыхаясь, я, с высунутым языком и текущей из уха кровью, несусь во весь опор через город по темной улице… И вдруг передо мною вырастает стена: бастион и городские ворота на запоре!

Тогда, почти теряя рассудок и слыша за собой топот улюлюкающей толпы, я осознаю, что ждать людской помощи неоткуда и остается уповать только на господа бога! Уверовав в него, я воззвал к его помощи и из последних сил стал возносить ему обрывки молитв «Славься, владычица» и прочие, давно уже похороненные в глубинах моей памяти. Сидя в седле, я обернулся назад. Из-за угла показались факелы: толпа шла по следу!.. Я пустил пони в галоп вдоль высокой стены, у которой оказался и которая уходила вдаль бесконечной черной лентой, и вдруг — брешь в стене, дырка, заросшая густым терновником, а за брешью — залитая лунным светом равнина, точно гладь спящего водного простора! В отчаянии я бросился туда, подпрыгивая в седле несущегося галопом пони… И еще долго скакал по пустынной равнине.

Но вот пони и я куда-то упали, упали, глухо шлепнувшись. Это оказалось болото. Рот мой наполнился гнилой водой, а ноги запутались в корнях лилий… Когда же мне удалось выбраться и стать на твердую землю, пони около меня не было: с развевающимися по ветру стременами он убегал, подобно тени.

Тогда я пошел пешком по лежащей передо мной пустынной равнине, то увязая в трясине, то продираясь сквозь тернии. Кровь из моего уха еще сочилась, мне было зябко: промокшая одежда липла к телу и холодила, а из окружавшей темноты смотрели на меня, как мне казалось, блестящие глаза хищников.

Наконец я набрел на огороженное камнями пространство; у чернеющего кустарника громоздились желтые гробы, в которых разлагались останки умерших. В изнеможении я опустился на один из них, однако исходившее от него зловоние тут же подняло меня. Вставая, я бессознательно оперся о его доски и почувствовал сочившуюся из него жижу… Хотел бежать, но ноги не слушались, дрожали; потом все, что было вокруг; скалы, деревья, высокие травы и даже горизонт, — закружилось с невероятной быстротой. В глазах моих замелькали искры кровавого цвета, и я почувствовал, что падаю, падаю, подобно перышку, с огромных высот…

Когда же я пришел в себя, то увидел, что лежу на каменной скамье во дворе большого похожего на монастырь здания, а вокруг такая тишина, что звенит в ушах. Два брата миссионера с осторожностью промывали мое ухо. Пахло свежестью, слышалось поскрипывание колодезной цепи, колокол звал к мессе. Я поднял глаза вверх и увидел высившийся белый фасад с зарешеченными окнами и устремленным в небо крестом — то был католический монастырь, кусочек вновь обретенной мною родины, давшей мне приют и облегчение. Две крупные слезы скатились из-под моих век.

Оказалось, что утром меня в беспамятстве, нашли на дороге два брата миссионера, шедшие в Тяньхо. И, как заметил один из них, брат Лорио, «как раз вовремя», так как к моему недвижно лежащему телу уже слеталось мрачное, жадное воронье, беря меня в кольцо и надеясь на поживу…

Братья тут же перенесли меня на носилках в стены монастыря, и велика была радость всей братии, когда они узнали, что я — христианин и подданный христианнейших королей. Монастырь же этот был центром маленького католического городка, дома которого ютились у его стен, точно поселок черни у подножья феодального замка. Возник он здесь во времена появления первых миссионеров, пришедших из Маньчжурии. Ведь мы были на самой границе Китая, по ту сторону которой — Монголия, земля трав: огромное темно-зеленое поле, бескрайние луга, пестрящие дикорастущими цветами.