Габриэле д'Аннунцио - Леда без лебедя

Но в полночь раздался крик:

— Вот, жених идет. Выходите навстречу ему.

Тогда встали все девы те и поправили светильники свои.

Сказала Фамар:

— Ах, потух светильник мой.

Сказала Махалафа:

— Ах, угасает светильник мой.

Сказала Иедида:

— В моем ни капли масла не осталось.

И Азува с Иезавелью то же самое сказали. И раскаялись, ибо слышали вблизи звуки музыки.

Другие же заправили светильники свои маслом, что принесли в кувшинах, готовые и радостные в лицах.

Неразумные же сказали мудрым:

— Дайте нам вашего масла, потому что светильники наши гаснут.

А мудрые отвечали:

— Чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас, пойдите лучше к продающим и купите себе.

Сказала Азува:

— Ночь темна. Где будем мы искать продающих масло?

Но мудрые, не отвечая им, отправились навстречу жениху, грядущему со своею свитой.

Сказала Иедида подругам своим, что отступили в тень со светильниками потухшими:

— Что же делать нам теперь?

И прошел жених с головою, обернутою дымчатым покровом, сквозь который блистали очи, точно драгоценные каменья, оправленные в перстень. И следовали за ним факелы, и звуки, и ветви мирта и пальмы, и благовония. И вся свита двинулась меж кипарисов к дому, что белел в глубине, точно снежный холм, двинулась к дверям из кедра на золотых петлях, ведущим в летнюю трапезную, где приближался брачный пир.

А Иезавель, и Махалафа, и Иедида, и Фамар, и Азува с того места, где прежде задремали они, смотрели, как входит жених на брачный пир, а с ним пять невест с возжженными светильниками. И двери затворились.

Сказала Иедида:

— Что же нам теперь делать?

Сказала Фамар:

— Пойдем постучим у двери, пусть жених отопрет нам. На пиру столько факелов возжженных, нет нужды, чтобы и наши светильники сияние излучали.

И пошла она по кипарисовой роще, наполненной трепетом птичьих перьев.

Сказала Иезавель, у коей волосы были как пурпур, Иезавель, что на псалтири играла:

— Нынче и горлиц любовный хмель объял.

А Махалафа, благоухающая миррою, вздохнула о том, кого любила душа ее.

И подошли они к запертым дверям, большим и светлым, из кедра, на золотых петлях. И стали стучать в двери светильниками погасшими и возопили:

— Господи! Господи! Отвори нам.

И услышали они шаги возле дверей, и возопили все вместе:

— Господи! Господи! Отвори нам.

Он же сказал им в ответ:

— Не знаю вас.

И взмолились они:

— О Господи, отвори нам.

А он:

— Истинно говорю вам: не знаю вас.

И услышали они, как удаляются шаги от дверей, и донесся до них сквозь кедровое дерево гул пиршественного веселья; и прислушались, не признают ли в нем голоса мудрых подруг своих.

Сказала Иедида:

— Какое-то место отвели им на пиру?

Сказала Фамар:

— Какое бы ни отвели, все одно веселиться они не умеют.

А Азува:

— У них в кувшинах было довольно масла, но не захотели они поделиться с нами.

А Фамар:

— Да что проку? Все одно не знает их душа веселья.

А Махалафа:

— Что ж, так и будем стоять здесь перед закрытыми дверями?

А Иедида:

— Что ж нам делать теперь?

А Иезавель:

— Воспоем вновь и вновь уснем под звездами. Ночь коротка, и холмы уже белеют, чуя дыхание зари.

И тронула она струны псалтири, а подруги подхватили ее напев. И пошли так, распевая хором в ночи, теплой, словно ванна, умащенная бальзамами. И оставили за спиною запертые двери, позабыв о них. И об одном лишь сожалели: что не превратятся светильники потухшие в сладкозвучные систры.

И вернулись на место сна своего, где сели уж не на скамьи, а на землю, усыпанную златоцветом. И одна склонила голову на грудь иль на колена другой, и прижались девы друг к другу потесней, чтобы не упустить нить сна. И души их подобны были ткущим женщинам, что, оставив работу, вновь возвращаются к ткальным колодам и вновь берут челнок, что поет, будто ласточка, и мелькает туда-сюда по разноцветной основе.

Сказала Иезавель, прикрывая грудь Фамар пурпуром своих волос:

— Как ароматны груди твои, о Фамар!

А Фамар, что носила между грудей мирровый пучок, вздохнула о друге своем.

И спустя краткое время легкие души их вновь взялись ткать разноцветные сны.

Первой пробудилась Фамар, ибо приснилось ей, что левая рука ее друга у нее под головою, а правая обнимает ее, и лобзает он ее устами своими, и ласки его лучше вина. Дрожью тела своего разбудила она Иезавель, и все стряхнули с себя сон, как бы перейдя от одного блага к другому. И сила жизни бурлила, точно струя источника, в свежести их членов. А одежды на телах юных были как нежная шелуха миндаля, которую надобно очистить, дабы насладиться плодом.