Эптон Синклер - Король-Уголь

— Полноте! Будто мы этого не пробовали? Тогда они уходят в Педро за водкой и приносят сюда, сколько могут дотащить — и в брюхе и в бутылках. Если мы и это запретим, то наши рабочие уйдут на другие шахты, где им не мешают тратить деньги, как их душе угодно. Нет, молодой человек, с таким скотом приходится быть погонщиком! И для этого нужна сильная, властная рука такого человека, как Питер Харриган. Чтобы добывать уголь, чтобы развивать промышленность, чтобы был прогресс…

— Как поется в нашей песенке! — засмеялся Хал, перебивая сентенцию Джеффа Коттона:

— Да, — проворчал начальник охраны, — вы, молодые умники, только и умеете сочинять стишки, пока вы катаетесь как сыр в масле на стариковы подачка. Но это не решает спора. Кто способен заменить его? Вы — студентики или, может, эти политиканы-демократы, которые лезут сюда с дурацкими разговорами о свободе и придумывают законы о труде для вшивых эмигрантов?

— Теперь я начинаю понимать! — сказал Хал. — Вы ненавидите наших законодателей, не верите в искренность их побуждений и поэтому отказываетесь выполнять законы. Почему вы мне сразу не сказали, что вы анархист?

— Кто анархист? — вскричал начальник охраны. — Я ?

— Именно это и называется анархизмом, разве нет?

— Господи! Это переходит всякие границы! Вы являетесь сюда возбуждать рабочих, от имени профсоюза или еще кого, не знаю… Но вам известно, что, как только эти люди получат свободу, первой их мыслью будет взорвать шахты и сжечь здесь все до основания.

— Да неужели? — Голос Хала прозвучал удивленно.

— Разве вы не читали, что они наделали во время последней большой стачки? Этот размазня, ваш старый проповедник Джон Эдстром, мог бы вам рассказать! Он был среди зачинщиков.

— Нет, — сказал Хал, — вы не правы. У Эдстрома особая философия. Но другие, конечно, жгли. В этом я не сомневаюсь. Побывав здесь, я стал хорошо их понимать. Когда они поджигают здания, они думают: авось там внутри вы и Алек Стоун!

Начальник охраны не улыбнулся.

— Они стремятся уничтожать имущество, — продолжал Хал, — потому что ничего лучшего не могут придумать, чтобы наказать собственников за их тиранство и жадность. Но подумайте, Коттон, что произошло бы, если бы кто-нибудь внушил им новую мысль, сказал им: «Не уничтожайте собственность, лучше отберите все».

Начальник охраны уставился на Хала:

— Отобрать! Так вот какие у вас моральные принципы!

— Почестнее, чем были у Харригана, когда он начинал свою карьеру!

— О чем это вы говорите? — с показным возмущением спросил начальник охраны. — Он все покупал по рыночной цене.

— По рыночной цене он покупал только политических деятелей. Я знаю одну женщину в Уэстерн-Сити, состоявшую инспектором отдела школ в те годы, когда Харриган скупал у штата школьные земли, где уже был обнаружен уголь, что, кстати, было всем известно. Она мне рассказывала, что Харриган платил по три доллара за акр, хотя все знали, что настоящая цена не три доллара, а три тысячи.

— Подумаешь! — сказал Коттон. — Не вы купите политиканов, так в одно прекрасное утро проснетесь и узнаете, что их уже купил кто-то другой. У кого есть собственность, тот должен ее охранять!

— Коттон, — сказал Хал, — вы продаете Харригану свой труд и время, но хоть немножко мозга вы вправе сохранить за собой! Достаточно посмотреть на вашу месячную заработную плату, чтобы понять, что вы тоже наемный раб, чуть лучше устроенный, чем шахтеры, которых вы презираете!

— Я мог бы получать больше, — усмехнулся Коттон, — но я все это прикинул: у меня жизнь легче, чем у вашего брата — агитаторов. Я — хозяин положения и надеюсь остаться им навсегда.

— Знаете, Коттон, если так смотреть на жизнь, то не удивительно, почему вы время от времени напиваетесь пьяным. Собачья грызня за кость — никакой веры ни во что, никакой человечности! Не думайте, что я издеваюсь, — я говорю от чистого сердца. Я не так мал и не так глуп, чтобы не знать, какая идет грызня за кость. Но есть же в человеке что-то, отличающее его от собаки, по крайней мере надежда на лучшее! Подумайте о несчастных людях, которые трудятся в поте лица под землей, рискуя каждую минуту жизнью, чтобы снабжать нас с вами углем, чтобы нам было тепло, чтобы «индустрии колеса» крутились без остановки!

Больше Хал не успел произнести ни звука. В словах его как будто не было ничего особенного, но, вспоминая впоследствии, чем они были прерваны, Хал поражался роковому совпадению. Ибо, пока он болтал, сидя в кабинете, несчастные люди в недрах земли пережили одну из тех трагедий, которые одновременно являются романтикой и ужасом шахтерского дела. Кто-то из подростков, работавших в шахте вопреки закону о детском труде, не сумел справиться со своим делом. Он был тормозным, и обязанность его заключалась в том, чтобы, подкладывая палки под колеса груженых вагонеток, удерживать их на месте. Но это был щуплый мальчишка, а палку свою он сунул под колеса вагонетки на полном ходу. Сильным ударом его отбросило к стене, а вагонетка покатилась вниз по уклону. Пять или шесть шахтеров с опозданием кинулись ее догонять. Развивая большую скорость, она описала на закруглении дугу и, сорвавшись с рельсов, врезалась в деревянное крепление. Стойки рухнули, поднимая вихрь угольной пыли, накопившейся здесь за многие десятилетня. При этом сорвался электропровод и, коснувшись вагонетки, дал искру.