Ричард Олдингтон - Сущий рай

«Почему она пришла ко мне? Ведь я был с позором отвергнут и примирился с этим. Между нами было заключено молчаливое соглашение: мы расстаемся и каждый идет своей дорогой. В какое бы отчаянное положение я бы ни попал, я никогда не обратился бы за помощью к ним. Почему теперь я единственный человек, которому Жюли доверяет, в то время как полгода назад я был для нее глупцом, и больше ничего? Я не переменился. Бедная Жюли! Я должен помочь ей пройти через это. Она разрушила величайшее счастье, какое у меня когда-либо было, и даже не знает об этом. Но нельзя быть жестоким к такому страданию. Что бы она сказала, если бы я пришел к леди Хартман так, как пришла ко мне она? Бедная Жюли! Она не зла. Она глупенькая и невежественная женщина, и, черт возьми, как она расплачивается за это! Глупость и невежество, вот за что должны расплачиваться люди. Все человечество расплачивалось, расплачивается и будет расплачиваться за свою добровольную глупость и безграничное невежество.

Но остальные! Джеральд. Глупость и невежество. Вот он, один из героев целой толпы спортсменов и игроков, один из тех, чьи портреты всегда особенно охотно печатают в иллюстрированных журналах для снобов, вот достойный столп нынешнего порядка вещей, кто истребляет ради забавы существа, бесконечно более изящные и прекрасные и гораздо менее зловредные, чем он сам, вот человек, низведший пол на одну из самых его низких ступеней. Это невежественный сладострастник — достойный собрат невежественного ханжи. Знал ли он, что делал? Вероятно, нет. Вероятно, у него сохранилось старомодное представление прожигателей жизни, что в этой гадкой болезни, которой так легко избежать, есть что-то спортивное и мужественное. Так или иначе, его песенка спета. У него не хватит терпения выдержать долгие месяцы строгого режима…

А остальные… Та же глупость и невежество. По собственной глупости попали в беду и наделали новых глупостей, чтобы выпутаться. Какой фантастически идиотский „план“! За него теперь расплачивается бедняжка Жюли. Конечно, родители не знали, что с Джеральдом. Конечно, они пришли бы в ужас, если бы узнали об этом. Но они отлично могли бы выяснить это, во всяком случае, это должен был бы сделать отец. Однако в их глупом мирке снобов подобные вещи не могут случаться с состоятельными баронетами. И даже если бы этого не случалось, — они все равно глупы и невежественны. Чего ради толкать свою дочь в постель богатого животного? Что за смесь глупого невежества и жадности?

Я виню в этом отца. Он сыграл подлую роль. Он поступил как глупец, а это труднее всего простить. Он поддался на низкий план матери, потому что у него не хватило мужества противостоять ей. Он пытался выставить себя „заботливым отцом“, а у самого не хватило элементарного здравого смысла навести справки о человеке, за которого он уговаривал свою дочь выйти замуж во имя своих собственных мерзких выгод, не хватило здравого смысла хотя бы потребовать докторское свидетельство. Ах, да что там!..»

Крис в бешенстве вскочил с постели и в бешенстве сел за письменный стол. Обида и возмущение, накопившиеся за много месяцев, может быть, даже лет, наконец вырвались наружу, и он излил их в письме к отцу, в письме, насыщенном презрением и гневом. Он ни на минуту не поколебался. Фраза за фразой холодного и злобного обвинительного приговора выливались из-под его пера, и к его ненависти примешивалось горькое возмущение и жалость к Жюли…

Крис подписал письмо, перечел его, написал на конверте адрес и наклеил марку; затем вышел из дому, опустил письмо в почтовый ящик и только тогда погрузился на несколько часов в безрадостный, тревожный сон.

Крис проснулся совсем не в таком настроении, как наутро после первого любовного свидания с Мартой. На этот раз в нем не было и следа необоримого оптимизма вольтеровского доктора Панглосса. Он чувствовал себя скорее бедным маленьким мальчиком, который просыпается впервые в большой и явно враждебной к нему школе, чувствуя, что опоздал к молитве, и не сомневаясь, что день будет не из приятных. Как только он вспомнил обо всем, он раскаялся, что в состоянии усталости, озлобления и безнадежности написал ночью отцу такое горькое письмо. Какой смысл проявлять мстительность? Только чтобы потом чувствовать стыд. Почему именно он напал на Фрэнка? Чувствуя себя чуть ли не виноватым, Крис спрашивал себя, не выместил ли он на единственном оказавшемся доступным человеке свою досаду и обиду на то, что было осквернено его счастье с Мартой.